Таксист остановил машину у обветшалой гостиницы. Выяснилось, что девушка съехала больше года назад, и администратор понятия не имел, где ее можно найти.

* * *

Я отклонил предложение взять одно такси на двоих, и сыщик назначил мне встречу на утро следующего дня. Потом я позвонил Дине, оставил сообщение на автоответчике и вернулся в Нью-Дели. Обошел огромный треугольник, от торгового района Джанпас до здания Центрального секретариата, чтобы добраться до «Ворот Индии»[100], и сбавил темп, боясь пропустить дом моего детства. Я сверялся с планом, находил глазами посольства – и ничего не узнавал. Широкие проспекты, множество магазинов и бизнес-центров… Все было чужим. Ближе к обеду я оставил Дине еще одно сообщение, прося срочно перезвонить, а к концу дня закончил обследование треугольника, не найдя ни одной зацепки. Дина не позвонила. Другого способа связаться с ней у меня не было, разве что попросить о помощи Виджея Банерджи. Зная номер скутера, сыщик мог легко найти адрес Дины, но он явно не питал к девушке теплых чувств, и я решил воздержаться.

Я вернулся домой угнетенный неудачами и увидел, что Абхинав с Дарпаном вместе готовят ужин. Они пригласили меня разделить с ними трапезу. Я порадовался, что старый сикх учит мальчишку не только чтению, письму, счету и истории, но и искусству приготовления пищи. Овощное карри оказалось очень вкусным, хрустящим, в меру маслянистым и ужасно ост рым – таким только покойника из могилы поднимать! Я похвалил их совместное творчество, и Дарпан объявил, что решил стать поваром.

* * *

У Парвати Шармы были седые волосы до плеч, лоб украшала ярко-красная точка – бинди[101]. Эта семидесятипятилетняя дама в розовом сари с плавными движениями и вечной улыбкой на лице управляла амбулаторией на юге столицы. Мы сидели на ковре, во внутреннем дворике, мимо нас курсировали больные, нищие, медсестры и бродячие собаки. На коленях Парвати лежала газета с фотографией Алекса.

– Я совершенно уверена. Разве можно его забыть? Он назвался Филиппом, а мы звали его Филом. Произошел несчастный случай – он попал под рикшу, и тот доставил его к нам. Это случилось во время муссона. Филипп вымок до нитки, был в шоке, но раны, к счастью, оказались поверхностными. Мы сделали, что сумели, вот только сердечные раны залечить не могли. Он все дни напролет лежал, уставясь в пустоту, и что-то неразборчиво бормотал. Я спрашивала: «С кем ты говоришь?» – но он только плечами пожимал. Однажды Фил сказал: «Я говорю с ней, но она никогда не отвечает». Я пыталась общаться, но Фил уклонялся и часто плакал. Беззвучно, даже не всхлипывал. Он почти ничего не ел, разве что немного риса с чечевицей. Недели через две наша медсестра Суджата обнаружила Фила в бессознательном состоянии, он принял упаковку антидепрессанта. Я знала – от него самого, – что он пьет на ночь четверть таблетки, по-другому заснуть не удавалось. Мы промыли Филу желудок и неделю не знали, выживет наш пациент или нет, хотели везти его в больницу, но он закатил истерику, кричал: «Нет-нет, ни за что!» – и остался выздоравливать у нас. Фил утратил вкус к жизни, это было видно по его лицу, по тому, как он улыбался, произносил слова, пытался успокоить нас касательно своего состояния. Чувствовалось, что этот человек… уходит, он был тонким, как соломинка, которую может сломать даже слабый ветерок. Чтобы накормить Фила, требовалось на него прикрикнуть, как на ребенка. Он перестал вставать, не умывался, и никто не знал, чем ему помочь. Я много вечеров потратила на то, чтобы вытащить Фила из раковины, заставить его заговорить, брала за руку, пела колыбельные, как своим детям, когда они болели. А он шептал: «Не волнуйтесь, Парвати, мне недолго осталось…» Я отвечала: «Зачем так говорить? Вы молодой и здоровый человек. Депрессия случается у многих, но силы вернутся. Сегодня чудесная погода». Он отвечал: «Я больше не могу, Парвати, хочу умереть». Я возражала: «Жизнь прекрасна. Видите, там, на проводах, обезьяны с детенышами, невозможно забавные!» Он качал головой: «Хочу покончить с этим ужасом…» Фил не отвечал на вопросы, не реагировал, а однажды утром исчез. Санитарка прибежала, сказала мне, его долго искали. Весь квартал участвовал, но больше мы ничего о нем не слышали, правда нашли записку.

Парвати достала сложенный в несколько раз листок бумаги и протянула нам. Я прочел несколько фраз, написанных неверной рукой: «Спасибо за все, Парвати. Я должен уйти. Оставляю вам деньги – все, что у меня осталось, – в благодарность за заботу и на нужды амбулатории. Там, куда я направляюсь, они мне не понадобятся. Фил».

– Почерк как будто его, – пробормотал Виджей Банерджи.

– Там было триста двадцать долларов, одиннадцать тысяч рупий и серебряный браслет, который он всегда носил на правой руке. Я не захотела продавать это украшение.

Парвати послала медсестру за браслетом. Мы молча ждали, я оглядывал Двор Чудес, нищих, сидящих на корточках вокруг нас, угрюмых женщин с голыми детишками на руках, мужчин, терпеливо ожидавших осмотра. Обезьяны скакали по проводам, сидели на крыше, карауля момент, чтобы стащить какой-нибудь фрукт.

Вернулась медсестра с браслетом, Парвати протянула серебряный ободок Виджею, и он принялся его разглядывать, как будто надеялся выведать тайну. На одном из трех крупнозернистых снимков, напечатанных в газетном объявлении, правую руку Алекса украшал витой браслет, вроде бы тот самый.

– Вы уверены, что Фил и человек на фотографии – одно и то же лицо? – спросил Виджей.

– Можете расспросить медсестер, персонал, больных – они подтвердят.

Я продолжил допрос:

– Когда точно Фил находился в вашем заведении?

– Он появился в начале сентября, в период муссона и проливных дождей. А исчез в день праздника Дивали.

– Дивали!

– Для индийцев это…

– Я знаю…

– Третьего ноября, – сообщил Виджей, успевший «проконсультироваться» со смартфоном.

– Больше двух месяцев назад! – изумился я.

– Ничего не понимаю… – сокрушенно покачал головой Виджей.

– Извините, Парвати, еще один вопрос: Филипп говорил на хинди?

– Фил? Конечно нет, он ведь был англичанином.

* * *

Существует предел, за которым любой следующий звонок становится гротескно-нелепым. Я оставил десять сообщений, и Дина не могла их не заметить. Молчанию девушки существовало единственное объяснение: она виновата. Алекс исчез. Физически. Была ли его смерть естественной, или он покончил с собой?