Сам ход событий — рост влияния Петербургского и других Советов, а затем и позиция возвратившегося в ноябре в Россию Ленина — заставил их отчасти отказаться от сектантского настроя. Поначалу большевики относились к Советам подозрительно, так как видели в них осуществление идеи о «неоформленных классовых организациях» как центрах сплочения пролетариата, которую проводили меньшевики, оценивали это как отказ от идеи захвата власти, отказ социал-демократии от непосредственного руководства неорганизованным движением[415]. Но тот факт, что Советы превращались в значительную силу, заставлял большевиков считаться с реалиями. Ни на заседаниях Исполкома Совета, ни на его пленарных заседаниях разногласия между большевиками и меньшевиками отчётливо не проявились, точно так же, как не было существенных расхождений между социал-демократами и социалистами-революционерами. В текущей работе догматические споры отходили на второй план, преобладало сотрудничество, в обеспечение которого Троцкий внёс безусловный вклад. Он, в частности, поддерживал умеренные предложения эсеров, которые выступали против введения явочным порядком восьмичасового рабочего дня, чрезмерного увлечения политическими стачками и т.п.

В первый день работы Совета его председателем было избрано случайное лицо — меньшевик Саул Зборовский по кличке Кузьма, но он проявил полную неспособность к организационной деятельности и уже на следующий день был заменён присяжным поверенным Г.С. Хрусталевым[416], который работал в Совете под псевдонимом «рабочий Носарь» и стал известен как Хрусталев-Носарь. Однако и новый председатель не проявлял сколько-нибудь плодотворной активности. Его роль сводилась главным образом к формальному проведению заседаний при весьма относительном соблюдении порядка дня и регламента, с которыми совладать он подчас не был в состоянии. В этих условиях роль Троцкого всё более возрастала. Он выступал со все новыми и новыми инициативами. Прокурор С.В. Завадский, позже ведший судебное дело членов Совета, высказывал мнение, что Хрусталев был «просто пешкою революции, идя на поводу, как и многие другие, у Троцкого»[417]. В этой оценке было явное преувеличение, но часть истины она отражала.

Ленин, похоже, завидовал тому, что именно Троцкий, а не он сам выступал в качестве «народного трибуна» в условиях революции. Луначарский вспоминал, как в его присутствии кто-то сказал Ленину: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете — Троцкий». Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом выдавил: «Что ж, Троцкий завоевал это своей неустанной работой и яркой агитацией»[418].

Включившись в работу Совета 15 октября, Троцкий уже 18 октября, то есть на следующий день после появления царского манифеста, стал одним из руководителей организованной Советом демонстрации. Ночь на 18 октября он провёл в квартире военврача Литкенса. Утром Литкенс вошёл в его комнату с улыбкой радостного возбуждения, держа в руках листок «Правительственного вестника». «Выпустили конституционный манифест!» — сказал он. «Не может быть!» — воскликнул Троцкий. Общее мнение было, что «это чудо совершила всеобщая стачка» и что «дураки испугались».

Однако радостная эйфория сменилась тревогой, как только Троцкий вышел на улицу и узнал, что ночью войска обстреляли Технологический институт, где проходило собрание и откуда, по слухам, была брошена бомба; а жандармский патруль разогнал небольшое собрание на Забалканском проспекте[419]. Троцкий направился в Совет, где уже было принято принципиальное решение о демонстрации. Некоторые наиболее рьяные её организаторы требовали, чтобы Совет возглавил шествие к тюрьме Кресты с целью освобождения политических заключённых. Это была идея, навеянная рассказами о штурме Бастилии во время Французской революции конца XVIII в., о чём неоднократно вспоминала революционная пресса, проводя сопоставления двух революций. Исполком Совета, однако, колебался, боясь кровопролития. Тем не менее демонстрация состоялась. Во главе её шли меньшевик Хрусталев-Носарь, большевик Кнунянц и нефракционный социал-демократ Троцкий, не собиравшиеся, впрочем, штурмовать Кресты. Демонстрантов они увели подальше от тюрьмы, и первоначальная идея взятия Крестов была оставлена[420]. Рядом находился Дом предварительного заключения, но и про него было сказано, что на подходах расставлены засады и в случае дальнейшего движения демонстрантов кровопролитие неминуемо. После краткого совещания революционеры решили обойти стороной и эту тюрьму[421].

Демонстрация, однако, сохраняла весьма агрессивный характер. Она сопровождалась рядом летучих митингов, на которых выступали её лидеры. Во время одного из них — возле здания столичного университета — Троцкий с университетского балкона произнёс зажигательную речь, завершив её достаточно театрально: «Какое великое торжество! Но не торопитесь праздновать победу: она неполна. Разве обещание уплаты весит столько же, как и чистое золото? Разве обещание свободы то же самое, что сама свобода? Кто среди вас верит царским обещаниям, пусть скажет это вслух: мы все будем рады видеть такого чудака»[422].