— Прощай, Кипр! — воскликнул он, поднимая кубок с кипрским мускатным. — И — здравствуй, Святая Земля!

Амбруаз Санном, оторвав губы от своего кубка, стал что-то быстро писать. Ричард не удержался и, заглянув в его записи, прочел: «Вот галеры в пути, и король, по обычаю своему, впереди, сильный, легкий, будто перо в полете. Подобно быстро бегущему оленю, пересекает он море».

— Ах, Амбруаз, — пожурил его Ричард, — сколько раз я говорил тебе: не восклицай «Аой!», пока не допел куплета. Мы еще не достигли берега Леванта, а ты уже пишешь, что мы пересекли море.

— Я просто опасаюсь, что напьюсь и забуду фразу, рожденную сегодняшними восторгами, — оправдывался Амбруаз, возвращаясь к кубку. — Кто выпьет много…

— …увидит Бога! — в один голос закричали все.

— Спой, Ричард! — взмолилась Беренгария, когда веселые пилигримы осушили еще по одной полной чаше кипрского мускатного вина.

— Спойте, эн Ришар! Спойте! — закричали все так, будто если бы король сейчас отказался петь, это ставило бы под сомнение успех предстоящего похода. И Ричард запел:

Вот галеры в пути, и дельфин, по обычаю смелых,

Впереди, перед носом галеры, мелькая, плывет.

Легкий, сильный, веселый, в своих он соленых пределах

Королем добродушным,

королем бесшабашным,

королем поющим слывет.

Все, слушая песню Ричарда, со смехом и восторгом смотрели на дельфина, который и впрямь плыл, летя, перед носом корабля, выпрыгивая из воды и в воздухе легонько подергиваясь, будто его распирал тоже хохот восторга. Ричард продолжал петь, и, лишь когда он закончил, дельфин, в последний раз выпрыгнув из воды, погрузился в пучину моря и больше не появлялся.

— Это был он! — зашептала Беренгария в самое ухо мужа.

— Кто? — не сразу понял Ричард.

— Он! Наш дофин[66], наш наследничек. Я чувствую, как он весело плавает в море моего чрева. Вот точно так же, как этот дельфин. Боже, как мне хорошо!

— Выпьем за дельфинов! — воскликнул Ричард. — И за этого смельчака, с которым мы только что расстались, и за того, которого хочет родить мне моя Беранжера.

Так они радостно плыли по морю от Кипра к Святой Земле. Плыли, пили и пели. Ветер к полудню усилился, изменив направление. Он теперь мощно дул с юга, и, чтобы корабли не уносило к берегам Киликии, гребцам приходилось напрягать все свои силы. Солнце уже клонилось к закату, ветер крепчал, а желанного брега так и не было видно, и в души стало закрадываться тяжкое предчувствие новой бури.

— Ужель Господь не хочет моего присутствия в Святой Земле? — в отчаянии стонал Ричард.

— Он просто лишний раз испытывает тебя, твою твердость и решимость, — увещевала его королева Англии.

Никому уже не хотелось ни пить, ни петь. Наконец, когда солнце утонуло далеко на западе, в черте, разделяющей море и небо, на востоке показались очертания гор, а еще спустя какое-то время и силуэты домов, разбросанных у подножия гор в большом количестве. Прошло еще немного времени, и кормчие определили:

— Антиохия, ваше величество. Мы приближаемся к Антиохии.

— Изрядно же нас все-таки занесло на север, — вздохнул Ричард. — Придется эту ночь переночевать в Антиохии.

В этом городе, славное завоевание которого первыми крестоносцами было еще в памяти их потомков, короля Англии ожидал не только великолепный прием, но весьма приятная новость, показавшаяся ему сначала плодом пьяной и восторженной фантазии, но, проснувшись поутру и еще раз осмотрев свое тело, он едва не зарыдал от счастья — давно не было на нем столь ничтожно малого количества сыпи. На руках, груди, животе, ногах и коленях все было чисто, и лишь в паху и межножье оставалось совсем немного прыщей, которые даже можно было сосчитать. И он сосчитал их — тридцать три. Каких-то тридцать три прыщика!

Беренгария разделила с мужем его восторг:

— Ведь и ты, и я, мы оба были уверены, что так и будет, когда ты, пройдя все препятствия на пути, достигнешь желанного берега Земли Спасителя.

— И чем ближе я буду к Иерусалиму, тем меньше во мне будет оставаться этой проклятой хвори?

— Да, любовь моя, да!

— Скорее же плыть дальше, львичка!

И, погрузившись на корабли, крестоносцы короля Англии вновь поплыли, на сей раз имея слева по борту берега Сирии.

— Смотри, Беранжера, — восклицал Ричард, — вот она, Святая Земля, к которой я плыл всю свою жизнь и которую я подарю тебе.

Королева прижималась к своему супругу и снизу вверх смотрела на его бороду, на одном из рыжих волосков которой, стекая, замерла слеза восторга.

Сердце Ричарда готово было лопнуть от счастья. Он любил и был любим, болезнь, которая еще так недавно угрожала ему смертью, проваливалась в небытие, он завоевал Аквитанию и Лангедок, Сицилию и Кипр и теперь никак не мог не завоевать Святую Землю. Да что там! Он воскресит не только славу Годфруа Буйонского, но и славу Александра Македонского, захватит Месопотамию, Персию, Индию… Ему хотелось громко петь, и он пел старинную песню о том, как ладьи Вильгельма Завоевателя плыли покорять берега Англии. Он пел так громко, что его дивное пение было слышно на всех близплывущих кораблях флотилии и на проплывающем слева по борту берегу. Сказочные очертания византийских и франкских замков медленно плыли мимо, как в чудесном сне, — Маргат, Тортоза, Триполи, Инфре, Ботрон, Жибле с необычайно высокой башней, Сагунта. Здесь кораблями Ричарда было атаковано сарацинское судно — довольно большая галера, везущая из Киликии в Сен-Жан-д’Акр продовольствие и оружие, предназначенное для осажденных сарацин.

Протараненная сразу в двух местах, галера быстро пошла ко дну, так что почти ничего из груза не удалось захватить. Торжествуя эту хоть и малую, но победу, Ричард приплыл в Бейрут, где вновь причалил и остался на ночлег, потому что и тут, как в Антиохии, его ожидал пышный и восторженный прием.

Проснувшись на рассвете, он счастливо потянулся и тайком принялся считать прыщи. На сей раз насчиталось двадцать два. Он опять не верил своему счастью. Это ли не предвестие грядущего успешного завоевания Гроба Господня? Его имя взлетит выше имен всех предыдущих крестоносцев. Скорее на корабли!

Утро седьмого июня принесло Ричарду новый триумф. Едва отплыли от бейрутской гавани, как в море встретили необычайно огромных размеров дромон, так же, как и вчерашняя галера, плывущий из Киликии с помощью для защитников Сен-Жан-д’Акра. Кроме продовольствия и оружия на дромоне находился значительный полк магометан. Ричард тотчас повелел атаковать судно с применением метательных орудий и греческого огня. Камни и пылающая горючая смесь полетели и со стороны дромона. Боясь напугать Беренгарию, Ричард, сколь ни мечтал принять участие в морском сражении, приказал держаться своей галере подальше от противника. Битва продолжалась недолго, огромный черно-зеленый стяг с тремя полумесяцами, реявший на корме сарацинского судна, запылал, а сам дромон, пробитый с одного бока в двух местах, стал крениться и погружаться в воду. На сей раз потопление судна было не столь быстрым, как вчера, и крестоносцам удалось захватить и пленников и добычу. Когда верхушки мачт дромона исчезли в морской пучине, великий магистр тамплиеров де Сабле, руководивший сражением, подплыл к галере Ричарда с докладом. Удивительно было и то, что ни один из кораблей крестоносцев не пострадал, хотя сарацины изрядно огрызались огнем и каменьями. Аллах не пришел к ним на помощь.