— Пришел-таки! — покачал головой Ричард. — Все-таки он не такой уж заносчивый.

— Спору нет, — согласился де Дрё. — Он честный малый и храбрый воин. Они тогда даже помирились с Лузиньяном. Да и Гюи стал совсем не таким, каким он запомнился всем по несчастной Хиттинской битве. Бесчестие Хиттина возродило в нем мужество.

— Да, и на Кипре он здорово отличился, — подтвердил Ричард.

— В первых числах октября, — продолжал рассказчик, — мы подготовили мощное наступление и двинулись четырьмя многочисленными полчищами. Первое возглавлял Гюи де Лузиньян, второе — Конрад, третье — тамплиеры, четвертое, сплошь из немцев и фризов, — Людвиг фон Тюринген. Лагерь и обоз остался под охраной Годфруа де Лузиньяна. Сшибка произошла страшная. Правое крыло и середина мусульман вскоре рухнули под нашим натиском и обратились в бегство. И тут мы совершили роковую ошибку. Вместо того чтобы сначала всем вместе разгромить левое крыло, мы, в упоении победой, устремились гнать неприятеля в сторону Галилейских гор и удалились более чем на лье от Сен-Жан-д’Акра. Тем временем же левое крыло, возглавляемое самим Саладином, не только выдержало сокрушительный натиск, но и вскоре смело двинулось в нападение. До нас, бросившихся в безрассудную погоню за отступающим неприятелем, дошел страшный слух, что, пока мы тут взбираемся в горы, Саладин захватил наш лагерь. Теперь уже нам пришлось отступать, а подлые сарацины лупили нас в спину, убивая сотнями. В итоге мы отступили за реку Бел с такими потерями, что весь первоначальный успех сражения пошел насмарку, а Саладин, вместо того чтобы оплакивать горечь поражения, торжествовал победу. Превосходя в три раза его войско, мы потеряли втрое больше убитыми.

— Вероятно, Саладин нарочно приказал правому крылу и середине бежать, а сам держал более сильное левое крыло для наступления, — сказал барон Меркадье. — Он весьма хитер, этот лучший военачальник Востока.

— Хитер и коварен, — добавил де Бетюн. — После той битвы он велел собрать все трупы крестоносцев и бросить их гнить в реку Бел. Установился восточный ветер, и зловоние неслось от реки в нашу сторону.

— На войне как на войне, — вздохнул Ричард. — Победа — дитя от брака доблести с коварством.

— Вскоре после той печальной битвы, — продолжал де Дрё, — в нашем стане опять начались раздоры. Конрад уверял, что там, где Гюи де Лузиньян, там будет вечный Хиттин. Однако пришло новое пополнение, мы зализали раны и вновь окружили Иерусалим-сюр-мер от моря до моря, укрепили свой лагерь сильными валами и рвами. Мы поняли, насколько велик наш враг Саладин. Нам удалось овладеть гаванью Маркграфа — главной акрской пристанью, и теперь наши корабли имели надежное пристанище. Саладин тоже получил подкрепление, но начались дожди и холода, местность вокруг города раскисла, военные действия вести было невозможно, а до нас дошло радостное известие о том, что император Фридрих Барбаросса выступил из пределов своей державы с несметным немецким войском и движется к нам на помощь. Эта весть согревала нас в зимнюю стужу лучше всякого костра.

— А здесь что, бывает холодно зимой? — удивилась Беренгария.

— Еще как, ваше величество, еще как, — ответил граф де Бетюн.

— Что, и снег есть?

— И снег, прекраснейшая из всех королев на свете.

— Надо же! А я была уверена, что в Святой Земле всегда лето. Разве в Евангелии где-нибудь упоминается про снег? Или в Ветхом Завете? Я что-то не упомню.

— Простите, ваше величество, — сказал Амбруаз. — Он упоминается, и даже весьма часто. «Омыеши мя и паче снега убелюся».

— Ах, ну да! Пятидесятый псалом! — покраснела от стыда Беренгария. — А ведь и верно, «паче снега»…

— Помимо того, — продолжил Амбруаз, — проказа в Священном Писании часто сравнивается со снегом. Исайя говорит о том, что снег падает с небес, но никогда на небеса не возвращается. Иов говорит о душах грешников, что преисподняя забирает их, как жара — снег. Нет, зимы тут, как явствует, всегда бывали снежными.

— Вот и в ту зиму накануне Рождества выпало много снега, — снова заговорил граф де Дрё. — Надо сказать, это была хорошая зима. Продовольствием мы снабжались вдоволь. Для тех, кто непереносимо страдал от отсутствия женщин, имелось множество маркитантов, в палатках у которых можно было обильно угощаться и вином, и едой, и женщинами — только плати. В общем, ожидая Барбружа с его немцами, мы весело проводили время и надеялись, что весна дарует нам полную победу. Из Италии в гавань Маркграфа поступал лес, из которого в марте мы построили три огромные осадные машины. Они были выше неприятельских стен, пятиярусные, и в каждом ярусе достаточно места и для метательных орудий, и для таранов, и для значительных по численности воинских отрядов. В апреле мы подвели их к стенам города, и Саладин снова начал войну. Увы, успех снова был на его стороне.

— Башни погибли? — с досадой вскрикнул Ричард.

— Все три, — вздохнул рассказчик. — В первых числах мая сарацинам удалось поджечь их. Многие башенники заживо сгорели, хотя большинству удалось спастись. Некоторые прыгали, объятые пламенем, с верхних ярусов и расшибались насмерть. Славные были ребята! Видя успех, Саладин бросился в наступление на наш лагерь, но получил отпор. Бои продолжались чуть ли не до конца мая. На нас нашло остервенение, и сколь ни были храбры сарацины, им не удалось прорвать нашу оборону. Снова наступило истощение сил, затишье продолжалось около месяца. Мы все ждали и ждали, когда придет император Фридрих. Наконец многие отчаялись ждать, вспыхнул мятеж, и огромная, чуть ли не десятитысячная толпа, не слушая своих главных военачальников, устремилась на бой с Саладином. Безумцы! При первой сшибке они вроде бы проломили оборону мусульман, но затем попали в ловушку, были окружены и почти полностью истреблены Саладином, вновь торжествующим блестящий успех. В наших же рядах воцарилось уныние, которое, впрочем, вскоре развеялось, когда из Франции приплыли корабли Анри де Шампаня с огромным французским пополнением. Собственно, здесь и конец моего рассказа, ибо я, получив известия о тяжбах в своем имении, вынужден был срочно отплыть во Францию на одном из возвращающихся туда кораблей Анри де Шампаня. Далее мой крестовый поход возобновился уже вместе с вами, эн Ришар. Впрочем, прибыв сюда с Кипра раньше вас, я успел изрядно наслушаться рассказов о том, что происходило тут после моего отъезда и до моего возвращения.

— Рассказывайте, эн Ролан, — попросил Ричард.

— Извольте. Насколько мне известно, граф Анри де Шампань не только не способствовал сплочению и единодушию в рядах крестоносцев, но, напротив того, принялся перетягивать одеяло на себя. Он не стал поддерживать ни Конрада, ни Гюи, а решил сам сделаться предводителем похода. С его появлением вражда между Монферратом и Лузиньяном вспыхнула с прежней силой. Кроме того, стали враждовать между собой немцы и французы. Немцы доселе были самыми многочисленными. Крестоносным воинством поочередно командовали то Жак д’Авен, то Людвиг фон Тюринген. Теперь же, когда французов стало гораздо больше, а войска Фридриха Барбароссы так и не пришли, французы потребовали, чтобы во главе воинства стояли только их вожди. Ландграф Людвиг заболел, отправился в свою Тюрингию и по дороге умер. Конрад, получив известие о гибели Барбароссы и немецкого войска, поспешил собирать остатки этой несчастной рати. И тогда верховным предводителем избрали Анри де Шампаня. В октябре Конрад и герцог Фридрих фон Швабен привели под Сен-Жан-д’Акр остатки армии Барбароссы, но немцам уже отводилась второстепенная роль. Французы стали главными силами под стенами Акры. Между тем еще в сентябре наши предприняли попытку захватить с моря Мушиную башню, но потерпели неудачу и потеряли сожженным один корабль. В октябре Анри де Шампань и Фридрих фон Швабен повели войска на новый приступ, но сарацинам удалось сжечь все осадные машины, и эта попытка захватить Иерусалим-сюр-мер захлебнулась в огне и крови.