Собор Святого Петра пал 29 июля 1167 года. На следующий день в том же самом алтаре антипапа Пасхалий отслужил мессу и затем надел на Фридриха, которого двенадцать месяцев назад короновал папа Адриан, золотой венец римского патриция — демонстративный жест пренебрежения к сенату и народу Рима. Через два дня он провел церемонию коронации императрицы Беатрис, а ее муж стоял рядом. У папы Александра не оставалось выбора; переодевшись простым паломником, он выскользнул из города и направился к побережью, где его узнали три дня спустя—к счастью, друзья, — когда он сидел на берегу в ожидании судна. Александр спасся и обрел убежище в Беневенто.

Триумф в Риме означал для Фридриха вершину его политической карьеры. Он поставил римлян на колени, навязав им условия хотя и достаточно умеренные, но призванные обеспечить их покорность в будущем. Император возвел своего папу на престол Святого Петра. Северную Италию он уже покорил, и теперь с присущей ему энергией он должен разделаться с Сицилийским королевством. Бедный Фридрих! Мог ли он предвидеть катастрофу, которая столь скоро обрушится на него, катастрофу, которой было суждено уничтожить его надменную армию способом, не доступным никому из его врагов на земле? В тот памятный день, 1 августа, небеса были ясными и солнце освещало его триумф. Затем 2 августа огромная черная туча окутала долину у подножия Монте-Марио. Пошел сильнейший ливень, затем наступило безветрие и удушающая жара. 3-го числа началась эпидемия. Имперский лагерь оказался сокрушен с беспримерной быстротой и силой. И там, где болезнь наносила удар, чаще всего это приводило к смертельному исходу. Через какое-то время стало уже невозможно хоронить всех умерших, и стали расти горы трупов, раздувавшихся и гнивших под безжалостным августовским солнцем Италии, что способствовало распространению болезни и усиливало страх. У Фридриха, который видел, как умерли или умирают вокруг него его лучшие воины, не оставалось иного выбора, кроме как сняться с лагеря; и ко второй неделе августа он и его войско, словно процессия призраков, потащились домой через Тоскану.

Однако даже теперь кошмар не закончился. Весть об эпидемии уже распространилась по Ломбардии, и один за другим города закрывали ворота перед немцами. Наконец с немалым трудом они добрались до императорской ставки в Павии; и здесь, поскольку альпийские перевалы стали уже непроходимыми, Фридриху пришлось остановиться и в бессильной ярости наблюдать за тем, как 1 декабря не менее пятнадцати городов образовали мощную Ломбардскую лигу, начало которой было положено в Ананьи восемь лет назад. Это было величайшее унижение. Итальянские подданные относились к нему с таким презрением, что даже не стали ждать, когда он уйдет за Альпы, прежде чем позволить себе такой жест открытого неповиновения. И действительно, когда наконец наступила весна и начал таять снег, Фридрих увидел, что даже этот последний участок пути домой сопряжен с трудностями. Все перевалы находились под контролем его врагов и были недоступны для него и его ослабевшей армии. И вот император Запада возвратился в родные края — тайно, покрытый позором и в одежде слуги.

В то время как Фридриху довелось изведать радость победы и горечь поражения, что же происходило с его старым врагом папой? Александр поначалу нашел убежище у своих друзей Франджипани. Хотя ситуация была серьезной, он, по-видимому, думал, что может пока оставаться в столице; и когда две сицилийских галеры вошли в Тибр, он, как ни странно, отказался от предложения их капитанов отправиться в безопасное место. Это было смелое решение, но, как вскоре стало ясно, не мудрое. Римляне, переменчивые, как и всегда, обратились против него. Переодевшись паломником, он сел наконец на маленькое судно и устремился навстречу свободе. Высадившись в Гаэте, он отправился в Беневенто, где к нему присоединились верные ему кардиналы. Александр бежал как раз вовремя. Попади он в руки императора, его бурный понтификат завершился бы. Даже если бы он каким-либо образом избежал пленения, то наверняка стал бы жертвой эпидемии, которая, само собой разумеется, распространилась не только на имперскую армию, но и на весь Рим, так что Тибр оказался заполнен мертвыми телами. По-видимому, Бог был на стороне папы.

Так, очевидно, полагали сторонники папы. Все богобоязненные люди, и немцы, по-видимому, более других, видели в этом страшном несчастье, постигшем Барбароссу, карающую руку ангела не только как наказание за его преступления, но и как доказательство правоты дела Александра III. Популярность папы росла, как и его престиж. Ломбардские города сделали последнего патроном их новой лиги и даже пригласили его (хотя он и отказался) поселиться в одном из них. В это время основали новый город между Павией и Асти и назвали Александрией в его честь.

Антипапа Пасхалий в те поры лишился даже той незначительной поддержки, которую имел. Кроме того, его здоровье сильно ослабело, и все знали, что долго ему не прожить. В таких обстоятельствах Александру III было бы нетрудно вернуться в Латеран. Но Александр отказался. Его сердце переполняла ненависть к Риму, и он исполнился презрением к римлянам за их безверие и продажность. Трижды за восемь лет они приглашали его в свой город; трижды они восставали против него и вынуждали уйти в изгнание. Он не желал пройти через все это вновь. Беневенто, Террачина, Ананьи — существовало множество других мест, где дело папства можно было отстаивать энергично и успешно, не боясь интриг и безудержного насилия, как в Риме; Александр предпочел остаться там, где был.

Прошло еще одиннадцать лет, прежде чем он вновь увидел Рим.

* * *

В субботу, 29 мая 1176 года, при Леньяно, совсем рядом с Миланом, Фридрих Барбаросса потерпел от войск Ломбардской лиги наиболее сокрушительное поражение за время своей карьеры. Он лишился большей части армии и едва спасся сам. Но катастрофа привела его в чувство. После четырех долгих итальянских кампаний император увидел, что ломбардские города по-прежнему стойки в своем сопротивлении ему и со времени образования их союза делают это весьма успешно. Папу Александра признавали теперь почти повсеместно — даже в основной части империи — как законного понтифика. Для Фридриха продолжение той политики, которая уже отняла у него лучшие годы жизни, привело бы к тому, что он стал бы посмешищем всей Европы.

Послы императора встретились с папой в Ананьи для переговоров об условиях примирения. В сущности, они были очень просты: предполагалось, что империя должна признать Александра папой, возвратить церкви ее владения[122], заключить мир с Византией, Сицилией и Ломбардской лигой; папа же со своей стороны утвердит жену Фридриха в положении императрицы, его сына Генриха в качестве короля римлян, а нескольких прелатов — на их кафедрах, на которых их первоначально поставили схизматики-антипапы. Следующий вопрос состоял в том, где должна проходить эта знаменательная встреча. После долгого спора сошлись на том, что папа и император встретятся в Венеции с тем условием, что Фридрих не будет допущен в город до тех пор, пока Александр не даст на то своего согласия.

10 мая 1177 года папа и члены курии прибыли в Венецию. Он был принят дожем и патриархами Градо и Аквилеи, а послеторжественной мессы на государственной барке перевезен во дворец патриархов в Сан-Сильвестро, который предоставили в его распоряжение на столько времени, на сколько он пожелает. Перед встречей с императором предстояло многое сделать. Во время дискуссий в Ананьи папа не говорил по поводу Сицилии или Ломбардской лиги, поскольку соглашение на сей счет предполагалось достигнуть с уполномоченными императора, если поцелуй мира обретет то значение, которое вкладывал в него папа. Итак, в патриаршей капелле начался второй раунд переговоров. Тем временем император, для которого территория Венеции по условиям соглашения оставалась закрыта, пребывал в готовности — сначала в Равенне, а затем (с разрешения Александра) в Кьодже.