Еще на столе имелись заостренная с одного конца кость, каменный молоток, деревянные щепки, размером с зубочистки, моток высушенных и разрезанных на тонкие волокна сухожилий.

За стенами дома бушевала стихия. Косой дождь стучал по каменным стенам, а сквозняк носился по дому без окон, без дверей с леденящим душу завыванием. Днем стало ощутимо прохладней, ночью приходилось укрываться несколькими меховыми одеялами, которые, впрочем, мы с Анкхаратом иногда откидывали на пол, но после, насытившись друг другом, возвращали обратно. Даже горящий всю ночь и в полную мощь огонь в камине не дарил достаточного тепла при отсутствии стекол на окнах и дверей в проемах.

Несмотря на это, спать ложились все равно обнаженными. Когда я попыталась натянуть одно из страшных платьев, которое, по моему мнению, могло бы заменить мне ночнушку, Анкхарат изменился в лице.

Во-первых, одежду на ночь женщина надевала только на последних сроках в самом преддверии родов. Во-вторых, считалось, что сейчас еще не настолько холодно. По-настоящему холодно было зимой, когда приходили ветра с ледников, в которые по-прежнему были скованы северные земли Европы. В особо зябкие зимние ночи суеверные нуатлцы могли натянуть на себя пару туник. Зима была короткой и бесснежной. Остров находился южнее ледников, а океан исправно отдавал накопленное за лето тепло.

Какое-то время Анкхарат даже не отменял тренировки, несмотря на ливни, старался выжать из солдат последние силы за оставшееся до Церемонии время.

А мы вместе с Зурией и Швинном расположились в зале в центре пирамиды, куда вел единственный вход и не было окон, из которых бы лились косые струи дождя.

Конечно, я привела в дом Швинна. Оставлять его в такую непогоду снаружи было нечестно. Хотя ни Анкхарат, ни Зурия не оценили моего благородства.

Спал тигр на полу в изножье моей кровати, и первое время Анкхарат обещал пустить его на одеяло, если тот не прекратит скалиться. Каждый раз, когда Анкхарат касался меня, срабатывала встроенная в тигра сигнализация — он выл, как ветер в подворотне.

Но, оказалось, что он с готовностью закроет глаза на мужчину в моей постели. За добавочный к ужину кусок мяса.

Фактически, эта зала, в которой проходил курс «Как обучить путешественницу во времени плести ожерелья, у которой, похоже, обе руки левые?» была тупиком.

В проходных помещениях внутри пирамиды тепло вообще никак не удерживалось, а таких помещений в них было больше всего. Некоторые состояли из одних только коридоров, в других каменные туннели поднимались все выше, рассекая надвое спальни, кладовые, столовые, молельни, пока не упирались в элитное, по местным меркам, жилье. Таким, как моя спальня. Хвала Богам, что она тоже была тупиком.

Зурия показала мне, что перемещаться между пирамидами можно было внутренними переходами, не выходя при этом под дождь во двор. Так мы прошли сквозь соседнюю и оказались в третьей из четырех крупных пирамид во владениях Анкхарата.

Ступенчатые стены этой нежилой пирамиды, выложенные из потемневшего от времени камня, я видела в окна своей спальни, но сама туда не ходила, ведь я до сих пор почти не ориентировалась даже в той пирамиде, в которой прожила почти полгода. Мне за глаза хватило и той, самой первой, экскурсии, плачевно закончившейся.

Потолки здесь были непривычно низкими. На самом деле, они были примерно метра три, но, учитывая, что в одном только Анкхарате было почти два с половиной… То да, потолки казались низкими. В моей спальне они были не менее четырех метров. Но такие высокие потолки, к слову, тоже не способствовали прогреванию воздуха до комфортной температуры.

Пирамида была построена одной из первых во владениях прадедов Анкхарата и ею не пользовались, кроме как зимой, когда вот такие комнаты-пещеры начинали цениться вдвойне.

На стенах висело оружие — всех этих каменных топоров, ножей, кинжалов и копий, с отделанными орихалком деталями, могло хватить на небольшую армию, как по мне.

— Не смотри по сторонам, — прошептала я Швинну, когда мы впервые зашли внутрь.

По выставке первобытных таксидермистов Швинн прошелся с рычанием и на полусогнутых, принюхиваяся к распластанным на полу гигантскому белому медведю и черногривому льву. В глазницах убитых зверей сверкали драгоценные камни, а обнаженные в гримасе клыки были позолочены.

Стоило взглянуть на поверженного льва, как на ум сразу пришли слова Анкхарата о войнах со Львами Пустыни. Зурия подтвердила, что это один из трофеев тех времен.

В этой зале древние зодчие выложили целых три камина. Только в стене с входом никакого камина, понятное дело, не было. Те части стен, что оставались незанятыми ни каминами, ни оружием, украшали каменные барельефы. Кроме света каминов и нескольких масляных плошек на столах и каминных полках, другого освещения не было. Факелы в этой зале не жгли.

На сегодня с плетением было покончено. Получалось у меня плохо. Я все еще продолжала резать пальцы осколками раковин, треснувших из-за неумелого использования каменного шила. Мне всего-то и нужно было, что проделать в центре раковин аккуратную дырочку, которую, впрочем, после следовало обработать горячим клейстером, чтобы скрепить целостность раковины. До клейстера я дошла только пару раз. Бедная Зурия только и делала, что грела его у камина, потому что, остывая, клейстер мог дать фору даже высохшему бетону.

Стоит ли говорить, что когда мне все-таки удалось продырявить раковину, то я тут же обожгла пальцы клейстером? А во второй раз я настолько густо обмазала раковину, что она, кажется, намертво, прилипла к столу и в ожерелье все равно не пошла?

Зурия честно призналась, что такой безнадежной ученицы у нее еще не было. От моей помощи, чтобы собрать все материалы, она отказалась. Сказала, что мои пальцы сегодня и без того настрадались.

Пока Зурия отдирала пристывшую к столешнице из необструганных бревен ракушку, я направилась к барельефам.

Крупных барельефов на стенах, незанятых оружием, было три, и я часто рассматривала каждый из них в свободное от плетения время.

Один из них, круглый, был религиозным календарем. Его центром был крупный бык с позолоченными рогами в обрамлении десяти квадратов. Стихии огня и воды обозначались витиеватыми узорами, выдолбленными в камне. Огонь и вода пожирали ноги быка и волнами соединяли воедино все десять квадратов, которые, разумеется, обозначали всех Сыновей Бога, когда-либо правивших Нуатлом.

Следующим кругом за быком и Сыновьями была наглядная демонстрация тройного счета дней, принятая жрецами. Эта строка делилась на девять секторов. Первые три, шесть и девять дней, соответственно, обозначались одной, двумя и тремя точками. За ними шли шесть, двенадцать и восемнадцать, обозначенные одним, двумя и тремя длинными тире. Самыми сложными для понимания были последние три сектора — девять, восемнадцать и двадцать семь, которые обозначались и точками, и тире вместе. С натяжкой, все эти временные периоды можно было назвать нашими днями недели, четырьмя неделями, что складывались в месяц, и двенадцать месяцев, что образовывали год. Но, по версии жрецов Нуатла, цикл жизни продолжался шесть лет, разумеется, не тех, наших, в которых было 365 дней. Если же им нужно было обозначить какое-то далекое событие, грядущее или прошедшее, то они пользовались отсчетом именно от Церемонии Очищения огнем, которую проводили раз в шесть лет. Скажем, Львы Пустыни нападали шесть Церемоний тому назад, то есть, грубо говоря, тридцать шесть лет тому назад.