— Да. Он пытался зажечь костер, но там, где он был, в какой-то пещере, люди, которые его держали, запретили ему жечь огонь.

— Ты видела этих людей?

— С темной кожей. Ничего больше.

— Этого достаточно. Это Львы Пустыни. И они запретили разжигать дикарям огонь, чтобы жрецы Нуатла не обнаружили их. Они и раньше так делали.

— Как они попали в Нуатл? Ведь… О Боги, потопы в Речных землях?!

— Да, Львы проникли по тропам. Львы здесь. И твой Тигр и возможно другие краста у них в пленниках.

— Но зачем им краста?

— Чтобы отвлечь внимание. Асгейрр ведь сообщил нам о нападении людей краста. Не Львов.

— А если он… с ними заодно?

Анкхарат ответил не сразу. Он провел рукой по моим волосам, с которых, наконец, смылась сажа, и только потом тихо произнес:

— А он итак с ними заодно.

— И что ты собираешься делать?

Он гладил мои волосы, пропуская их через свои пальцы. Он думал.

— Я давно знал, что собираюсь делать. Давно готовился к этому. Были и другие признаки. Тот же спор… Только теперь все стало сложнее. Теперь у меня есть ты. Это все меняет, понимаешь? Ты должна поверить мне. И должна… Простить, если сможешь.

— Почему? — прошептала я. — Почему я должна тебя прощать?

— Я расскажу, — прошептал он в ответ. — Только позже. Когда все изменится.

Он поцеловал меня, холодеющую от страха, так нежно, как никогда не целовал раньше.

— А ты? Где будешь ты? — шептала я.

— Я найду тебя. Один раз нашел и второй раз найду. Слышишь? Верь мне. Пожалуйста, верь. Я не смогу повторить этих слов там, в Сердце Мира. Этих чувств, что я чувствую к тебе, в том мире не существует. Верь в меня, чтобы ни случилось… И прости, если сможешь.

Нам повезло, утром дождь прекратился. Я простилась с Зурией, которая обещала присмотреть за Швинном. Брать тигра с собой было нельзя. Многое можно было позволить творить здесь, где никто тебя не видит, но не там.

Вылетали мы еще до рассвета. Холодно было жуть, не спасали даже меховые чулки. В них был продет шнурок, который и стягивал их чуть выше колена. Поверх надевались все те же кожаные сандалии. Вообще это была зимняя одежда, но мне сделали послабление.

В холод я по-настоящему поняла, что мне не хватает той легкой, облегающей и теплой одежды, типа термобелья и флисок. Спортивная одежда впитывала пот и не сковывала движения.

Чулки с меня спадали, шнурки эти постоянно развязывались или же я сильно перетягивала ногу, так что она начинала неметь. Тяжелый меховой плащ, спору нет, дарил тепло, но по весу был точно Швинн.

Штаны надеть мне не позволили. Я могла их носить здесь, но не в Сердце Мира на глазах у всех остальных Сыновей Бога. Только платья, подбитые мехом. Те самые платья, по которым я скучала столько времени, пока носила бесформенные мешки. Теперь я готова была променять эти сексуальные вырезы на теплые мешки, которые укрывали меня с ног до головы.

Я представила, как холодно, должно быть, там наверху, и натянула поверх чулок и кожаной куртки, еще одно платье, какое осталось неразрезанным. Надо же, когда-то я стремилась пощеголять ножками, ха! Сверху все этого был плащ на меху.

Анкхарат тоже был в плаще, но одежды на нем было всяко меньше. Перед полетом мне выдали даже варежки и шапку. Но варежки были какие-то неправильные — они представляли собой кусок мехового отреза, нашитым на кожаную полосу, которая завязывалась на кисти. С изнаночной стороны варежек была пришита кожаная петля, которая надевалась на указательный палец. И все. Если держишься за всадника или даже за поводья в таких недоварежках, то мех покрывает кулак хотя бы сверху, хотя все равно холодно. А привычные варежки, похоже, еще не изобрели, не говоря уже о перчатках.

Когда Анкхарат в последний раз решил проверить все подпруги, я подбежала к Зурии и крепко обняла ее.

— Я буду ждать, — сказала жрица.

Я поцеловала Швинна в его колючие усы и вернулась к орлу. Анкхарат подсадил меня, обошел, сел сам. Махнул рукой собравшимся.

Когда я обвила его руками, подтянула ноги, как он учил меня в самый первый раз, он прошептал мне:

— Готова?

Я кивнула. И все равно вскрикнула, когда орел, расправив крылья, устремился к краю срезанной макушки пирамиды и, перемахнув через лужу, рухнул вниз.

Как давно я не летала! И как же страшно, мать вашу! Анкхарат-то был опытным наездником, а я?… Я Швинна даже рысью не пускала, только прогулочным шагом. Да и ногами можно было в любой момент коснуться земли. На спине тигра не то, что в седле велосипеда.

После того, как орел стал набирать высоту, я пересилила себя и глянула назад на пирамиду, ставшую мне настоящим домом.

Полосато-оранжевая точка наворачивала круги вокруг человека в красной одежде — это Швинн выпрашивал у Зурии еду.

* * *

Дорога выдалась тяжелой. В разы тяжелее моего первого путешествия над землями Нуатла. В тот раз страх не позволял мне любоваться окрестностями, сейчас — леденящий ветер. Всю дорогу я утыкалась лицом в спину Анкхарата. Оголенные части тела ветер резал точно ножом.

Хотя Анкхарат и не летел высоко, над самыми макушками деревьев. А выше нас бежали полные дождя облака и дул порывистый ветер.

Как во всех городах и во все времена в Сердце Мира было значительно теплее. Дома-пирамиды защищали от ветра, а освещающие улицы многочисленные факелы и костры нагревали воздух. Люди не ходили по улицам, закутанные по самый нос в меха, как я предполагала. Женщины носили все те же платья с глубоким вырезом на груди и двумя вырезами на длинной юбке, чтобы при ходьбе оголялись колени. Разве что в их гардеробе появились меховые боа и муфточки, в которых они прятали озябшие руки.

Мне пришлось часа два отмокать в горячем источнике, чтобы прийти, наконец, в себя и перестать дрожать.

Приземлившись, Анкхарат высадил меня, передал на попечение рабу-управляющему домом-пирамидой и, поцеловав на прощание, улетел восвояси.

Когда мы прилетели, было еще светло, но когда я, покинув горячий источник, оборудованный на нижнем уровне пирамиды, рухнула на ту широкую постель, которая была единственной мебелью в отведенной мне спальне, за окном уже сгустилась ночь.

Молчаливый раб принес еду и замер у входа, сцепив перед собой руки. Я проглотила мясное жаркое с развалившимися кореньями, безвкусными, как мороженая репа, даже вытерла глиняную чашу куском лепешки, до того я была голодна. Подумала об Анкхарате и о том, удалось ли ему съесть хоть что-то к этому часу. Пусть он и был в разы выносливее меня, но всему есть предел, верно?

Когда я доела, раб подхватил посуду и принес мне еще одну глиняную тарелку. На ней лежали медовые соты.