— Наверное. Приедем, разберёмся на месте. Главное, добрались!

— Охо-хо! Что-то ждёт нас в этом твоём Новгороде? — старик в крепком сомнении покачал головой.

— Не журись, батя! Живы будем — не помрём! Работка в руках есть, глаза глядят, чего ещё надо?! Кстати, помнишь, я рассказывал тебе о рукописи, за которой меня Иван Данилович в Тверь посылал?

— Это которую у тебя тверской пристав отобрал да по морде дал?

— Ага! Нако вот полюбуйся! — молодой всадник вытащил из-за пазухи продолговатый сверток и, развернув холст, показал старику свёрнутую пергаментную трубочку. Старик недоумённо поглядел на неё, молодой весело засмеялся: — Представляю, какая рожа была у Степана Игнатьевича Самохвала, сто лет ему такой жизни, когда он обнаружил, что у его древней рукописи только первый лист настоящий, а остальное — моя портянка!

— Дорого стоит? — деловито и заинтересовано спросил старый.

— Бесценная. Но продавать мы её ни в жизнь не будем! Пока не припрёт. А перевод я с неё всё же обязательно сделаю.

— Ладно, — старик вытащил что-то из-за голенища вконец рассыпающегося валенка: — Вот, ножичек продадим. Всё ж золотой!

— А как же память об той мурзаихе? Ведь жалеть после будешь…

— Не буду. Украл я энтот ножичек у неё. Как сбежать собрался, так и свистнул тесачок. Хорош, а?

— Это что, батя, получается: мы с тобой воры?!

— Прежде думал, что только я среди нас вор. Честно скажу, нехорошо себя даже чувствовал, неудобно. А теперь вижу — яблоко от яблони недалеко катится.

— Вот прикатились: сейчас станем грабить этот святой город. Ты с молоточком, я с кувалдой. Тюк-тюк. Кому вилки-ложки-сковородки?!! Налетай, подешевело. Московская работа…

Молодой легонько постучал по крыше возка:

— Эгей, кузнечата… Глядите: Новгород… Великий Новгород! Вольный город!