— Рути, прости меня. Пожалуйста, пожалуйста, не прогоняй меня.

Рут опустила глаза:

— Кристиан, я тебя люблю. Но не уверена, что смогу снова тебе довериться. Я даже не знаю, могу ли тебе верить.

— Понимаю. Но можно я останусь и докажу это тебе? Дай мне полгода или что-то в этом роде, и если все, что я говорил, чушь собачья, тогда я уйду.

Рут отняла руку:

— Не знаю. Сейчас я не в состоянии четко думать. Давай проживем сегодняшний день, и только потом будем принимать серьезные решения. — И она вышла из комнаты.

Кристиан стоял у окна, одержимый эмоциями, каких не испытывал много лет. Все, что он говорил Рут, было реальностью, но, тем не менее, он отрицал значение этих слов тем, кто он есть или кем он был. Он был потрясен, обнаружив, что забыл, насколько сильно любит свою жену. Как ее присутствие внушило ему ложное ощущение безопасности. Журнал Рут постоянно разглагольствовал о совместном времяпрепровождении пар и общем опыте, о развитии взаимных интересов и посещении ресторана хотя бы раз в месяц, чтобы оживить отношения. Но разумеется, все, на что он купился, всего-навсего потребительское дерьмо, которое правит нашими жизнями. Любовь — не спектакль, на который вы сходили вместе, не музыка, которая нравится обоим, не тарелка спагетти на двоих. Кристиан теперь понимал, почему в полностью понятном мире человечеству так трудно разобраться в чувстве, у которого нет начала, конца и сущности.

Возможно ли измениться за один день? Он читал о людях, на которых нисходило прозрение. Но разве они не были главным образом религиозными? К тому же процесс отнюдь не был таким внезапным. То, что он сейчас ощущал, было словно сбросить слишком теплое пальто: освобождение от тяжести и жара, когда прохладный воздух начинает обвевать твою кожу. Тридцать девять — определенно многовато, чтобы все еще взрослеть, но именно так он себя чувствовал. Он знал с завидной уверенностью, что больше не станет тянуться к еще одной пинте после работы, во время вечерних вылазок с друзьями и даже при обмывании удачной сделки или повышения по службе. Он знал, что с удовольствием будет читать Бетти сказку на ночь, или чистить зубы вместе с Хэлом, или даже смотреть по телику какую-нибудь дрянную передачу вместе с Рут. Он понял, что все больше становится похожим на своих родителей. Что Бетти и Хэл, когда вырастут, станут считать его скучным и отставшим от жизни, как он считает своих родителей. Будут сидеть в своих спальнях, слушать скачанную с компьютера музыку и удивляться, как сумели выжить их предки, будучи такими одноклеточными. Мысль заставила его улыбнуться. Каким-то странным и незнакомым образом это казалось правильным.

Рут ненавидела устраивать праздники и вечеринки. Она нервничала, казалась себе неловкой и буржуазной, хотя наверняка смешно было бы даже надеяться, что она такой не была на самом деле. Сегодня было еще хуже, потому что каждый раз, когда она пыталась сделать что-нибудь полезное на кухне, она чувствовала, как Эгги выпускает колючки и атмосфера становится напряженной. В конечном итоге она предпочла уйти.

Она прошла в гостиную, уселась там с Хэлом и начала читать ему книги, которые подарили родители. Он устроился у нее на коленях, и она взяла его пальчик и принялась водить им по синим туфлям, красной футболке, желтым шортам.

— Синий, — сказала она мальчику. — Ты можешь сказать «синий»?

Но он спрятал личико под ее рукой, и сердце ее охватила безмерная любовь к нему. Она поразилась своей уверенности, что даже если с ним что-то не так, это не имеет значения: она будет любить его еще сильнее, защищать его от мира, в котором существуют не только добро, но и зло.

Вошла Бетти, пристроилась на подлокотнике кресла, в котором они сидели, и положила головку на плечо Рут.

— Привет, солнышко, — сказала Рут. — Я пытаюсь научить Хэла узнавать цвета.

И Бетти, ради разнообразия, не стала указывать, что Хэл не умеет говорить, потому что он глупый, или кричать на Рут. Она взяла руку брата и стала рассказывать ему, какие есть цвета в мире. Рут откинулась на спинку кресла, чувствуя, как трепещет сердце. Самое лучшее в замечательных моментах — это их непредсказуемость.

Когда она в следующий раз заглянула посмотреть, как идут дела у Эгги, у той не получилась глазурь на печеньях, и Эгги соскабливала ее и была вся пунцовая. Рут сказала, чтобы она не расстраивалась, но у Эгги был такой вид, будто она вот-вот расплачется, и Рут сочла за лучшее снова уйти.

Она отправилась в сад, чтобы посидеть с матерью и выпить бокал вина. Она была взвинчена всем происходящим, и алкоголь сразу ударил ей в голову. Кристиан был таким странным. Она не могла позволить себе поверить, что, если она разрешит ему остаться, жизнь станет другой. Она даже не была уверена, что другой — значило бы лучше. Она чувствовала, что ее взгляд на жизнь легко может оказаться прямо противоположным и она предлагает Кристиану фальшивую реальность. Она определенно не считала себя способной выдать истину в последней инстанции, к тому же прекрасно видела свою долю вины во всей этой чехарде. Но, тем не менее, они оба пытались избавиться от чего-то, и это было приятно.

Мысль была опьяняющей. Возможность удержать мужа, снова склеить семью, добиться прочных взаимоотношений, иметь возможность разделить груз, ложащийся на плечи, а не тащить его в одиночку, иметь кого-то, с кем можно поговорить. Вот только меняются ли люди на самом деле? Что, если он все это делает не всерьез, а только чтобы остаться? Тогда ничего не выйдет, а третий раз наверняка будет еще более болезненным, чем второй, который хуже первого, потому что на этот раз она в чем-то винила и себя. Но если он не всерьез, зачем он тогда вообще беспокоится? Она откроет ему дверь, и пусть себе идет в новую жизнь, с ночами по кабакам, молодыми женщинами и бесконечными вечеринками. Ей всегда представлялось, что именно этого ему хочется. Но тогда непонятно, отчего он не ухватился за подвернувшуюся возможность.

— У Эгги все под контролем? — спросила ее мать.

— Что ты о ней думаешь, мама?

— Я не из ее поклонниц. — Мать вытянулась в шезлонге, подставив лицо солнцу.

— Я тоже, — сказала Рут. — Вот только не могу определить почему.

— Ну, она чересчур идеальна и вежлива, черт побери. Таких людей не бывает. Не стоит доверять людям, которые никогда не обмишуриваются или не предлагают тебе пойти к такой-то матери.

Рут засмеялась:

— Мне стоит написать об этом в «Viva».

— Но это правда, милочка. Я наблюдала, как ты предлагала ей помочь в своей собственной кухне. Это же курам на смех. И видела, как она на тебя смотрела, когда отдавала Хэлу свой подарок. Если честно, мне кажется, что она с приветом.

— Думаю, я от нее избавлюсь, а когда у нас не будет няньки, я, скорее всего, потеряю работу, потому что следующая няня наверняка будет не лучше и мне постоянно придется отпрашиваться.

Мать Рут при этих словах дочери села прямо:

— Немедленно прекрати, Рут, ты как тот чертов поезд-беглец. Одна проблема, как снежный ком, цепляет на себя другую. Если бы я думала, как ты, я бы никогда ничего не сделала, столько бы сразу всего навалилось. Можно поискать решение этой проблемы, где-то оно есть. Мы с папой будем рады приехать на пару недель, если ты действительно больше не можешь отпрашиваться с работы.