– Хиллари «прибаливает», – Мелани показала пальцами кавычки, – почти всю свою жизнь и не сможет поправиться, если будет потакать болезни… если ты будешь позволять ей это. Сегодня праздник Эммы, и Хиллари должна была прийти, пусть даже ненадолго.

Энн сурово взглянула на дочь.

– Твоей сестре лучше оставаться дома.

– Чтобы никто не видел, что она с собой сделала? Лишь бы не позорить семью?

Как Мелани ни уговаривала себя, она была глубоко уязвлена поведением сестры и злилась на мать за то, что та этому потворствует. Обе использовали состояние Хиллари как предлог, чтобы уклоняться от семейных обязательств. Мелани знала, что сестра ее любит, однако из-за того, как та поступала, чувствовала себя ненужной. Почему мать не понимает, что дело не столько в самом появлении на празднике, сколько в готовности пойти на жертвы, чтобы показать свою любовь?

Господи, как же задолбало вечно оставаться на втором плане! Во всем – на свадьбе, в собственной семье, в браке. Все вокруг слишком заняты собой и просто перестали тебя замечать. И вечно одни и те же отговорки…

– Довольно! Я отказываюсь обсуждать это здесь. Нашла место! – произнесла Энн с каменным лицом – результатом пластических операций и ожесточения, которое она носила как знак отличия. Гордая вдова и обремененная заботами мать, которая не позволит себе ни секунды слабости.

– Неважно, где это обсуждать. Ты пытаешься делать вид, что никакой проблемы нет. Иногда нужно уметь признавать, что у других есть свои слабости. Что люди совершают ошибки. Нужно уметь признавать, что…

На середине тирады Энн вдруг развернулась и зашагала прочь. Мелани, закрыв рот, уставилась ей вслед.

– Ну отлично, – прошипела она, втягивая воздух и выдыхая, чтобы успокоиться.

– Что-то случилось? – спросила Теннисон, возникая рядом.

Вечно она вылезает, где не нужно, как сорняк! Но хоть Теннисон за последние недели и вымотала Мелани всю душу, хорошо все же, что рядом оказался кто-то, способный понять, насколько невыносимой может быть матушка.

– Хиллари. И мать.

– Я слышала, что у Хилли последнее время дела неважно… – Рука Теннисон неосознанно коснулась спины Мелани. – Ну, что она по-прежнему не может победить булимию. Собиралась как-нибудь ее навестить… Ты ведь знаешь, я всегда ее любила. Она прекрасный человек.

– Да, верно.

Голос Мелани смягчился. И правда, в школьные годы Теннисон часто обращалась к Хиллари, чтобы та помогла с прической, посмотрела, ровно ли легла подводка для глаз, или просто приходила посплетничать о знакомых девчонках постарше. Так что забота была искренней.

– К ней можно? Она достаточно хорошо себя чувствует?

– Не знаю. Мать вечно скрытничает.

Мелани тут же пожалела о своих словах. Это было как раньше времени сорвать бинт с раны, которая сразу обильно закровоточила. Ожили воспоминания о том, как Теннисон однажды уже узнала их секрет и использовала его против Мелани. О травме, по-прежнему отравлявшей ее семью, как источающая яд опухоль. Пусть мать и отказывалась признать, что та никуда не делась и нуждается в лечении.

– Все что-то скрывают, – проговорила Теннисон. В ее голосе звучало… пожалуй, раскаяние.

– Наверное…

– Я имею в виду, что у всех здесь есть что-то такое, о чем не стоит знать остальным. Тяжесть на душе, морщинки, сумасшедшие дядюшки… У каждого свой скелет в шкафу.

Вся ее дерзкая самоуверенность вдруг куда-то улетучилась. Рядом стояла женщина, наверняка знававшая трудные времена и усвоившая – если прятать что-то глубоко в душе, постепенно это разъест тебя изнутри, оставив лишь пустой остов. Что скрывала она сама? Какую боль носила в себе? Раньше Мелани не приходило в голову, что у неуязвимой Теннисон могут быть свои глубокие шрамы и незатянувшиеся раны. Ненависть мешала увидеть человеческое в бывшей подруге. Сейчас она не воспринималась как особа, ввалившаяся в чужой дом в темных очках, на каблуках-шпильках и с собакой в сумочке; рядом стояла та, прежняя Теннисон. Кажется, если прищуриться, можно было разглядеть даже веснушки, которые она ненавидела, и шрам возле брови, оставшийся после падения с велосипеда.

– Ну, наши семейные тайны всегда ревностно охраняла матушка…

На секунду обе замолчали. Вокруг творилась невероятная кутерьма – раздавался смех, звенели бокалы, жонглеры подкидывали разные предметы, и посреди всего этого покачивалась на воде забытая гондола. Однако двух женщин на краткий миг отвлекло нечто более глубокое – с чем, возможно, и не стоило заигрывать. Нечто, подбитое раскаянием и окаймленное незнанием, что делать дальше. Все равно что стоять на скале над водой, решая – то ли шагнуть вперед, навстречу опасности и адреналину… то ли развернуться и начать карабкаться вниз, потому что прыжок грозит гибелью.

Наконец Теннисон очнулась от внезапной задумчивости и просияла улыбкой.

– Кстати, тут моя мама и Бронте. Они хотели с тобой поздороваться. Если ты не против, разумеется.

– Нет, конечно. Сейчас только возьму что-нибудь выпить…

Мелани подхватила еще один коктейль у проходившего рядом официанта и направилась в сторону тента, под которым сидели родные Теннисон.

Через пятнадцать минут, когда Бронте, похрюкивая от смеха, вспоминала, как Теннисон и Мелани учились водить на старом «Мустанге» Хитклиффа, вперед выступил Марк Мэллоу и постучал вилкой по бокалу, привлекая внимание.

– Приветствую всех собравшихся! Добро пожаловать на праздничную вечеринку с подарками для Эммы и Эндрю! Надеюсь, гости довольны едой, напитками и развлекательной программой? – Марк несколько экстравагантным, театральным жестом обвел все вокруг.

Все закивали – кому же не понравятся фаршированные королевские креветки и рулетики с рагу из лангустов? Или элитный алкоголь на халяву? Или мимы… Ну, последних как раз многие недолюбливают, Мелани в том числе. Она только из-за этого и не кивнула.

– Как вы знаете, Теннисон вложила свою любовь в эту вечеринку в честь грядущего бракосочетания своего единственного сына, которое состоится в августе. И теперь хочет преподнести счастливой паре совершенно особенный подарок.

Марк поманил жениха и невесту. Обрученные взялись за руки, слегка смущенные общим вниманием. У Эммы покраснели уши, выдавая ее нервозность, однако на лице сияла улыбка, а во взгляде, направленном на Эндрю, читалось обожание. Тот тоже не сводил с нее взора, словно узрев перед собой второе пришествие.

Смотрел ли когда-либо так Кит на Мелани? Она не могла припомнить, чтобы его голубые глаза выражали такую же теплоту, такое же благоговение. Может быть, просто забыла?

Теннисон слегка сжала руку бывшей подруги.

– Давай. Вручи сперва ты свой подарок.

Мелани отпрянула. Она вовсе не хотела, чтобы Эмма открывала его при всех – ведь он был только для нее. Как-то не подумала, что нужно еще что-то для Эндрю… Браслет лучше подойдет для самой свадьбы или репетиционного ужина.