Открыл глаза мрачно, недовольно, было около одиннадцати.

«Вставай, Сашок», — сказал себе. И встал.

Возле зеркала, с зубной щеткой в руке, долго смотрел на себя, крепко щетку сжимая, словно собирался ее воткнуть куда-то, в живое тело. Почистил зубы быстро, в течение секунд тридцати.

Через десять минут уже был на улице, шел быстро, смотря под ноги. Достал на ходу карту, сверился.

От входа в парк начал считать шаги, но быстро надоело, понадеялся на зрительную память, и не ошибся.

Огляделся быстро, свернул с дорожки, дошел до дерева, быстро, не озираясь, вырыл оружие, спрятал за пазуху.

«Где-нибудь в кафе, в туалете, дошлю патрон в патронник, — решил для себя. — А пистолет потом выкину в реку. А стрелять буду там, где удобно. Все равно где. Даже если поймают — все равно».

Времени еще оставалось много.

«А вдруг он сегодня не пойдет?» — подумал лениво.

«Пойдет», — ответил себе уверенно.

Нашел здание суда, прошел мимо, не глядя на него, сам вид стен и окон тяготил и раздражал.

Решил идти в другое кафе — не в то, где вчера напился. Чтоб не примелькаться.

«Есть… Буду ли я есть? Буду есть, буду. И выпью, наверное. Нет, есть не буду. Только выпью. Странный у меня будет вид, если я закажу водки и стакан воды. Надо что-нибудь еще».

Саша ткнул, почти не глядя, пальцем в какое-то блюдо. Даром что прочесть и понять название его все равно бы не смог.

Принесли что-то в маленькой сковородочке. Кажется, это называется «жульен».

Саша тщательно пережевывал пищу и налитую сухой, четкой рукой водку пил медленно. Водка казалась тяжелой, как ртуть.

«Если ее плеснуть на стол, она, наверное, рассыплется на маленькие шарики».

Саша с отстраненным удивлением вглядывался в себя и думал, отчего его волнение почти не ощутимо — в сравнении хотя бы с тем легким мандражом, что он испытывал перед любой дракой во дворе или в армии. Или тогда, в лесу? После того дня — чего было бояться? Видимо, человеческие чувства имели свои пределы — по крайней мере Саша ясно понял о себе, что от страха он не умрет, не потеряет сознания, не станет ни на секунду обездвижен и слаб.

Иногда он трогал упрямым языком вставленный зуб, пытался расшевелить его, сдвинуть. Будто под этим зубом, в голой, окровавленной десне таился ответ — почему больше уже не может быть страшно.

Но где-то взрастало иное чувство, неизъяснимое еще: иного страха, не земного, с которым соотнести свое глупое тело не было никакой возможности. Саша еще раз выпил. Водки больше не было.

Вышел в туалет, заперся в кабинке. Извлек пистолет, предварительно посмотрев на потолок.

«Если у них тут есть камеры, они решат, что я задумал отстрелить себе яйца», — ппробовал рассмешить себя Саша.

Он загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в брюки, за ремень. Потом передумал, вытащил, переложил в карман — отлил старательно и снова вернул пистолет на место. Смыл, внимательно глядя на воду. Понял, что захмелел. Решил ходить по улице, вокруг квартала, пока голова не прояснится.

Шел, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на людей, отгонял от себя мысль: «А если он уйдет, пока ты тут бродишь?»

Не уйдет. Будет гораздо хуже стоять у суда и ждать.

«А если тебя сейчас остановит полиция?»

Нет. Ничего не случится.

На пятом кругу он явственно увидел в толпе Хомута… Тот был хорошо одет, прошел мимо, Сашку не признавая…

На шестом кругу Саша сбился и считать перестал.

Уже не помня, сколько прошло времени, почувствовал, как терпко дрогнуло сердце, и остановился.

«Суд, Саша, — сказал себе. — Саша, суд».

Отдышался немного, глядя в асфальт.

«Кажется, я захмелел еще больше. С двух-то рюмок… Какой-то здесь воздух… обширный. Не вместить никак…»

Саша стоял, не двигаясь, и сам себе казался столбом. Он так и проговорил мысленно: «Я соляной столб». Почему именно соляной — сам не знал. Казалось, что ноги его не чувствовали влаги, руки — холода.

Судья был в той же куртке, в тех же ботинках. Напряженный и строгий — показалось Саше.

Постоял с полминуты и пошел следом, глядя на качающуюся, седую шевелюру.

«Можно уже сейчас», — сказал себе.

«Нет, люди идут, много».

«Не тяни».

«Я не тяну. Я иду. Я готов».

Саша шел, глядя судье в спину, руки в карманы.

Хотелось закурить, но он заставил себя не делать этого. Отвлечет.

Саша чувствовал себя так, будто из него извлекли все органы, отварили и снова вложили — переваренные, подрагивающие мелко.

Мозг расползался по черепной коробке. Но глаза все равно были ледяными и побелевшие, истончившиеся как-то пальцы — тоже ледяными, но крепкими, упрямыми и недрожащими.

«Суд судом, век веком», — повторял Саша про себя, чтобы ни о чем, ни о чем не думать, только смотреть в затылок.

«Суд судом, век веком, суд судом, век веком…» — от частого повторения смысл этих слов терялся, путался, они сливались воедино — «судсудом, веквеком, судсудом, веквеком», — получалось так, словно сзываешь какую-ту птицу поклевать, — гусей с тонкими шеями: судсудо'м, судсудо'м, судсудо'м…

«Вот сейчас. Сейчас же, я сказал», — велел себе, словно суровую нитку разорвал.

Набирая ход, Саша снял с предохранителя пистолет, лежащий в кармане. Уже подбегая жесткими шагами, метрах в пятнадцати от человека, что спустя секунду умрет, Саша чуть-чуть приостановился: навстречу ему, а вернее, навстречу судье, тоже кто-то бежал.

«Какого черта?» — выругался Саша, взбешенный, не зная, что делать.

Тот, что бежал, извлекал из большого пакета железный предмет. Автомат ППШ. В течение пяти громыхающих секунд судья, не успевший ни отбежать, ни пригнуться, кривясь, падая и подрагивая телом на асфальте, принимал в тело куски свинца. В него стреляли в упор, с расстояния в два метра.

Когда судья уже лежал на земле, ему еще засадили очередь в голову. Саша присел машинально — и смотрел на лежащего судью, на его грязные брюки и тяжелые ботинки, не решаясь рассмотреть стрелявшего. Сначала ноги шевелились, а потом перестали. Автомат упал на асфальт, человек, чьего лица Саша не увидел, развернулся и легко побежал в противоположную сторону, вскоре куда-то свернув.

— Бляха-муха… — сказал Саша негромко.

Он встал и, не веря глазам своим, подошел к телу судьи. Седые волосы слиплись — теперь, когда судья лежал, волос стало еще больше. Обильно кровоточило, текло из-под куртки.

Саша присел, зачем-то пытаясь заглянуть судье в лицо, подобрал с брусчатки гильзу, покатал в пальцах, положил в карман.