Оказывается, мелькнувшей буквально минуты на три медички с таблетками он не забыл. Напрямую о ней не стал интересоваться, лишь сторонне заметил:

– У вас на борту есть и женщины…

«Каков хитрец», – догадался Черто́в, отвечая.

Романов сделал какие-то свои умозаключения и посочувствовал:

– Наверное, у вас там остались жёны… Тяжело?

– Лично я не женат.

– Как же так? Вы уходите в море… приятно, когда ждут на берегу.

– В море. Во льды. Бывает и на полгода. И зачем мне это: волноваться, чтобы с ней ничего не случилось, или переживать, что это случится с её согласия.

Его величество припух, обдумывая.

А в целом от обеда Черто́в ничего не ждал, в смысле серьёзных разговоров.

Так в принципе почти и вышло – ненавязчивые вопросы: «У вас общий котёл с командой или?..» – «Сухая заморозка? – А это как?» – «А где у вас курительная комната? Не угостите сигаретой из грядущего?» – папиросы царя Николая, оказалось, совсем отсырели.

А ещё незначительные комментарии блюд – заурядный «советский оливье» заинтересовал неожиданным подбором ингредиентов.

А еда – обычный бы обед (суп, второе, салат, фрукты, коньяк – к спиртному они благосклонно, как за здрасьте), но видимо, пиетет перед монаршей особой не миновал и шеф-повара. Тот достал что-то из своих запасников – подразнообразив стол, украсив блюда, разложив приборы как истинный ресторатор.

Черто́в знал, что его помощники (ещё с военных училищ) всему этому этикету (с вилками, ложками) были научены. Да и сам он… Но, вероятно, делали что-то не так, судя по быстрым переглядам оппонентов.

Тем неожиданней было замечание величества, показавшее, что он всё подмечает, обдумывает и делает свои выводы.

– Когда сходятся люди незнакомые друг другу, следует проявлять деликатность, допуская скидку на традиции и нравы, – произнёс он это ни на кого не глядя, вроде бы и ни для кого, но как-то по-особенному, дав понять, что свита свитой, а главный тут он.

И ещё чуть погодя вставил своё веское:

– Всегда существует конфликт отцов и детей. Я вот только сейчас стал понимать устремления своего отца – государя Александра Третьего. Хоть всегда продолжал и буду следовать его заветам.

Черто́в сразу понял намёк – им, живущим в конце девятнадцатого – начале двадцатого, будет очень сложно, даже немыслимо принять правила двадцать первого века.

Был ещё момент, когда Черто́в думал, что его кондратий хватит.

Все уже так… подъели, подпили, единой беседы уже не вели.

Словно улучив момент, император обратился непосредственно к капитану:

– Фёдор Васильевич говорит, что ваше судно рассчитано на переоборудование во вспомогательный крейсер по военному времени?

– Да, это так, – непринуждённо ответил капитан, – но это было бы нецелесообразным в сложившейся ситуации. У нас другая ответственность…

– Военная служба освобождает от чувства личной ответственности, – и поглядел испытывающим взглядом, по-птичьи склонив голову, – и здесь, в суровых льдах, могут оказаться противники.

На миг Андрей Анатольевич похолодел, подняв к лицу бокал, делая вид, что пьёт, чтобы монарх не видел его переменившегося лица́́.

«Мать моя женщина! Что он хочет этим сказать? Они каким-то образом узнали о расстреле англо-норвежцев, что устроили морпехи старлея? Неужели было два судна? Свидетели? Или кто-то всё же ушёл?»

Сердце бу́хнуло всего один раз, влив в зазвеневший мозг очередную порцию… секунда, две, и Черто́в с водопадным облегчением сообразил: «Да это ж намёк! Проба пера по предложению пойти в подданство! Вот дурень я старый!»

Потом, в промежутке, лейтенант Волков подметит не без уважения, заметно сменив своё мнение о самодержце:

– А ампиратор-то – тихушник. Но с подковыркой.

Улучив момент, шепнёт и Шпаковский:

– Сложно.

С этим мнением будет согласен и капитан: «Действительно, непрост. Ожидали мягкого, смотрящего в рот на великие откровения, а приехал… однозначно наполненный определённым, скрытым смыслом. Так и хочется огласить с бессмертно-гайдаевским прищуром: “Царь не настоящий!”».

Андрей Анатольевич не считал себя великим психологом, но по должности ему приходится разбираться в людях.

Он давно уже понял, что в больших коллективах, когда у людей разное воспитание и взгляды на жизнь, быть просто по-мужски прямым и искренним не всегда достаточно.

Что он видел сейчас?

«Я-то думал: как сложно с Дубасовым, ан нет. Вон Рожественский совершенно закрытый тип. Конечно, ему не очень радостно – просрал эскадру, проиграл сражение. Но, видимо, царь по-прежнему ему доверяет, раз взял с собой. А теперь он (Рожественский) сидит с такой рожей, словно это мы виноваты в Цусиме, коль именно мы принесли эту дурную весть. А то не удивлюсь, что и вовсе не верит. Упёртый же наверняка. Типа приехали, гады, оклеветали его такого расчудесного. Впрочем, может, я и ошибаюсь. Не расспросишь же… Но самым непростым, я уже вижу, оказался Николай. Эти его недомолвки и прощупывания смахивают на… “дворцовые интриги”, будь я проклят. И на кой нам это надо – соблюдать такие вычурные политесы. Блин, и ведь не скажешь, хлопнув по рюмахе и по плечу самодержца: “А давайте по-простому. Ага по-нашенски, по-бразильски!” Не поймут-с».

Чуть погодя, когда у него появилось время, Черто́в попытался упорядочить свои думы, пробуя просчитать различные ситуации. Что-то, отложив в «отдельную папку», что-то отставив на «рабочем столе» на виду, отделяя зрелое от преждевременного, нужное сейчас и возможно-вероятное потом. А когда его уж совсем понесло по этим мыслесплетениям, только удивлялся величию человеческого разнообразия и вариаций: «Так и руку Бога почувствуешь на себе, помня о его подарке выбора. Х-х! Вот только не стоит усложнять. Всё наверняка окажется прозаичней».

Сейчас же его снова прервал царь – обед плавно подходил к концу, в уши фоном вливался разговор самодержца с начальником безопасности судна:

– Вы хотели бы посмотреть ледокол на ходу?

– О, полноте. Нет нужды, я верю Дубасову. А вот летающая машина… Крайне любопытно. Обяжете. Насколько это безопасно?

Последний вопрос императора уже предназначался капитану, и Черто́в, выгребая из своих дум, ответил немного невпопад:

– Да, конечно. Вертолёт уже готов к полёту.

Финальным аккордом застолья была блажь начальника безопасности всё из той же серии «удивить, поразить». Капитан одобрил – вполне в пафосе предков.

Вспыхнул экран, заиграло «Синее море» «Любэ». Но клип – личная подборка Шпаковского, капитана второго ранга запаса, старпома ракетного подводного крейсера стратегического назначения. Нарезка. Что-то ещё из советской военно-морской хроники – лучшее. А в основном в идеальном цифровом качестве ВМФ России задвухтысячной.