некоторых ханов уже привлекали к себе внимание различных писателей. Сагиб-Гирею посвящена специальная биография-панегирик «Тарихи Сахыб-Герай-хан», составленная его другом Кайсуни-заде Недаи-эффенди (Реммал-Ходжа), но в ней слишком мало затронут казанский период жизни этого хана. Герберштейн в своей книге «Записки о Московии» уделил некоторое внимание Шах-Али, с которым ему приходилось встречаться. Личность этого хана привлекала внимание и позднейших историков. Г. С. Губайдуллин написал монографию о Шах-Али (историко-психологический этюд), а османский драматург Хайдар-Али — пьесу «Шах-Гали», но, к сожалению, оба эти произведения не увидели света: книжка Г. С. Губайдуллина была подвергнута конфискации русским правительством, а пьеса Хайдар-Али до сих пор не напечатана.

Фигуры казанских ханов проходят перед нами бледными тенями, и большинство из них для историков совсем пропадает. Прежде всего остается неясною личность первого казанского хана Улу Мухаммеда. Это был дальновидный политик, талантливый организатор и опытный полководец. Он сумел правильно понять положение целой страны, оценить шансы на ее независимое существование, энергично принялся за дело и успешно провел свои замыслы в жизнь. Интерес, который представляет личность Улу Мухаммеда, вызывается тем, что он оказался выразителем производительных сил страны и дал новый толчок самостоятельному развитию местного края как в Крыму, так и в Среднем Поволжье. Разрушая централизацию Сарайского ханства и опираясь на местное население, он достиг замечательных результатов — никто из ханов татарских после Улу Мухаммеда уже не достигал такого прочного могущества над Россией.

Еще менее известна личность хана Махмуда. В молодости он был храбрым воителем, героем Белевской и Суздальской битв, в дни своего царствования — «царем-миротворцем», не имевшим ни одного столкновения с русскими. В его правление окрепло торговое могущество Казанского ханства. Совершенно в тени остается личность хана Халиля, рано угасшего от какой-то безвременной смерти. Более заметным является хан Ибрагим — последний могущественный государь из династии Улу Мухаммеда. В его царствование талантливыми полководцами были выработаны приемы защиты и нападения, ставшие основой военного искусства казанцев. Хан Али был непримиримым противником русских, и ему первому пришлось испытать унижение иностранного плена. В противоположность ему Мухаммед-Эмин, воспитанный среди русских, названый сын Ивана III, был искренне привязан к России. Он отличался умом, хитростью и осторожностью. Его упрекали в деспотизме, расточительстве и свободном отношении к женщинам; все эти привычки могли легко быть усвоены им в России, при дворе Ивана III. Абдул-Латыф получил воспитание совершенно иное: он вырос в Бахчисарае, среди османских влияний. Русских он не любил и пал жертвою ответной ненависти со стороны иноземцев.

Шах-Али — одна из самых колоритных фигур на казанском престоле. Это был неудачник, которого обижали и природа, и люди. Карикатурная внешность вызывала отталкивающее чувство к нему. Его никто не любил, многие ненавидели, все презирали. Будучи безвольным рабом иностранцев и совершенно чуждым Казани, он не мог никому внушить уважения. Общая неприязнь сделала его необщительным, озлобленным и угрюмым. Мустафа Дженнаби говорит: «Владелец этот был человек жестокий, крутой и кровожадный»[285]. Он возбудил против себя даже русское правительство и подвергнут был ссылке на Север. Ему трижды пришлось оставить казанский престол, и большую часть жизни он провел в незавидной роли претендента. Тем не менее этот несчастливый человек не был лишен хороших задатков. В решительный момент казанской истории он выказал неожиданную стойкость и отказался сдать столицу и власть иностранцам; в Касимове он построил большую мечеть и, не имея детей, воспитал двух своих родственниц Хан-Салтан и Маги-Салтан.

Сагиб-Гирей был одним из замечательнейших ханов в Казани, но не успел здесь себя проявить. Он обладал широким умом, обширными знаниями, способностями даровитого преобразователя, а также был храбрым воителем. Человек высокой османской культуры, он не дорожил своею северною столицей и, отправившись в Константинополь, нашел себе более блестящее поле для деятельности. Последним выдающимся ханом Казанским был Сафа-Гирей. Непримиримый противник России, он был талантливым администратором и отличался широкими взглядами. В целях общей выгоды в его царствование произошло примирение различных политических партий, и правительство сумело высоко поднять свое значение в глазах иностранцев.

Хан Ядыгар постоянно колебался между русскими и татарами. Он выехал из Астрахани на русскую службу, затем порвал свои связи с Россией и ушел в свободные степи. Казанцы избрали его своим вождем в борьбе за независимость, но в решительную минуту казанской истории он выказал постыдное малодушие и отказался разделить геройскую участь своего народа. Не решившись ни на смерть, ни на бегство, он трусливо сдался в плен врагам и, спася себе жизнь, пережил весь позор унижения. Последний хан Али-Акрам продолжил борьбу за независимость, но было уже поздно; ему не удалось сломить несравненно сильнейших врагов, и он пал как жертва неумолимого хода истории.

Таковы неясные облики казанских ханов. Среди них были грозные воители и слабые юноши, крупные администраторы с широким умом и твердой волей и безвольные личности, носители османской культуры и воспитанники России, убежденные сторонники иностранцев и стойкие борцы с чужеземным засильем. Легко различаются две группы ханов, получивших крымское и русское воспитание (с одной стороны — Абдул-Латыф, Сагиб-Гирей и Сафа-Гирей, с другой — Мухаммед-Эмин, Шах-Али и Джан-Али), но третья, самая интересная, группа ханов местного, казанского воспитания (основоположники его Улу Мухаммед и Махмуд, далее — Халиль, Ибрагим и Али) остается совершенно в тени.

Еще менее ясны женские образы — портреты казанских цариц или ханш, носивших титулы «бикем» и «ханым». Это вполне понятно, так как женщины на Востоке играли менее видную (но не менее крупную) роль, чем на Западе: их значение ограничивалось чаще всего закулисным влиянием, и такое влияние отмечено было русским автором еще в XVI веке: составитель «Казанского летописца» приписал жене Мухаммед-Эмина энергичное воздействие на политику мужа и изобразил ее как виновницу погрома 1505 года. Как бы то ни было, татарские женщины сумели вписать свои имена в историю Казанского ханства. Иностранные (русские) летописи сохранили память о Нур-Салтан, двух ханшах Фатимах, о Ковгоршад и Сююн-Бике. Источники освещают наиболее ярко личность царицы Нур-Салтан, но наибольшим вниманием пользуется как в народной памяти, так и у историков ханша Сююн-Бике, являвшаяся последним могущественным монархом на казанском престоле: ее низложение было одним из наиболее ярких моментов падения ханства и глубоко врезалось в память народа. Ханше Нур-Салтан посвящена статья Н. М. Бережкова «Нур-Салтан, царица Крымская»[286], Сююн-Бике — многочисленные легенды, живущие как среди татар, так и среди русских, и специальная книжка Атласова «Сююн-Бике».

Нур-Салтан была ногайской княжной и, дважды овдовев на казанском престоле, вышла замуж за крымского хана Менгли-Гирея. До нас дошла (в русских переводах) замечательная переписка Нур-Салтан с сыновьями и с Иваном III, сохранившаяся в Крымских делах