Взгляд Марины бегло задел её собственную руку. Подаренного Ошем колечка не было. Значит, она точно не спала.

След Алекса-«богатыря» остался в лопнувшем сне Марины, где-то на задворках её сознания. След Алекса-«богатыря» остался и в его квартире. Нужно было совместить эти следы, чтобы они наложились друг на друга, взаимоусилились – и указали направление.

Марина попыталась сделать слепок, как учила её бабушка-охотница: закрыла глаза, представила осмотренную квартиру во всех деталях и стала вертеть её перед мысленным взором так и эдак, словно трёхмерную модель в компьютерной программе. Одновременно надо было вспомнить похищение во сне, как бы вписать Алекса-из-сна в квартиру-из-реальности.

От напряжения на лбу выступила испарина. Сам лоб наморщился, голова начала потрескивать – ещё не боль, пока лишь предупреждение о боли. Концентрация была предельной. Но ни к чему не приводила.

На плечо легла чья-то ладонь. Марина аж вздрогнула. Распахнула глаза, быстро заморгала, растерянно уставилась на подошедшую бабушку. Осколки мысленных образов разлетелись, растаяли.

– Силёнок у тебя маловато, – покачала головой пожилая охотница. – И опыта, считай, нет. Ну да ладно. Давай вместе. Знаешь про силу имени?

Марина ответила бы «нет», если бы не было так стыдно признаваться в очередном незнании. Поэтому она замешкалась, судорожно размышляя, сопоставляя, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь…

Ошь. Куратор, упрекая её за то, что она дала заблудшему имя, говорил что-то такое. Но тогда Марина слишком сердилась на Куратора, чтобы вникать в его упрёки.

– Алексы скрывают свои настоящие имена ради безопасности, – осторожно начала она; увидев одобрительный кивок, решилась продолжить: – А давать имя тому, у кого его нет, может быть рискованно.

– Давая имя, даёшь силу; узнавая имя, получаешь силу, – нараспев произнесла охотница, её слова звучали почти как заклинание. – Марина и… пусть будет Кева. Хорошее сочетание.

На Марину свалилось сразу три осознания. Во-первых, до этого момента она звала бабушку-охотницу «Извините» или «А не подскажете?..» и даже не подумала спросить, как к ней обращаться, хотя это банальная норма вежливости. Во-вторых, так вот почему были засекречены имена Алексов… и Куратора. В-третьих, Кева протягивала ей руку и явно чего-то ждала.

Марина протянула руку в ответ.

Это было похоже на самый первый урок с Алексами – когда Алекс-«богатырь», держа её ладони в своих, помогал призвать оружие. Через прикосновение ощущался отголосок его силы – спокойной, лучистой.

Сила Кевы выбила у Марины воздух из лёгких и все мысли из головы. Она не была направлена против Марины, но даже находиться рядом с ней было всё равно что шагнуть в воронку смерча.

В голове была пустота. Но вдруг появилась искорка, разгорелась – и превратилась в изображение. Марине показалось, что её веки стали прозрачными – или что она попросту открыла глаза. Но нет, глаза оставались зажмуренными. И при этом видели комнату ярче, чем когда смотрели на неё. Так вот что такое слепок…

Невидимая граница между явью и сном вздрогнула, пошла волнами. Она больше не была твёрдой, не была непроницаемой. Нужно было лишь протянуть руку, шагнуть в зазеркалье – и замереть на его пороге. Между двумя мирами. В двух мирах одновременно.

След Алекса-«богатыря» не был ни запахом, ни цветом, ни формой – он был невидимой линией. Его перекрывали, стирали сгустки чего-то тёмного, и след то и дело терялся. Но стоило наложить фрагменты следа во сне на фрагменты следа наяву – и получалась пусть не гладкая прямая, но хотя бы пунктир, по которому уже можно было идти.

Когда их руки расцепились, Марина осталась в этом состоянии полусна и медленно, как сомнамбула, пошла по следу. Пять чувств были размыты, притуплены, словно накрытые пеленой. Марина даже не вполне ощущала саму себя – она была слегка отсутствующей, как бы полупрозрачной. В голове стихла суетливая возня мыслей – остались лишь ощущение цели и стремление к ней.

Если бы вдруг земля разверзлась и Алекс-«богатырь» оказался на другом берегу лавовой реки, Марина, наверное, шагнула бы прямо в лаву. Или форсировала бы огненный поток по плавящимся обломкам камней – не останавливаясь, не отклоняясь от курса, не чувствуя ни жара, ни страха.

Сейчас она тоже не сомневалась и не боялась, подходя к угрюмым воротам. Она не заметила их, а они – её. Ничто не было преградой – ни закрытые двери, ни путаная сеть коридоров: Марина шла так же, как те, кто прошёл здесь до неё, и делала то же, что делали они.

Кем были эти «они»? Скорее всего, кошмарами, вырвавшимися из мира снов в мир яви. Сильными, злыми, опасными. Но это было не важно. Важна была только цель – и она была уже совсем близко.

Закрытый город привык к секретам. Подозрительных личностей здесь было принято не замечать – если они вели себя правильно, то есть не подозрительнее других. Чужаки появлялись и исчезали, чтобы больше никогда не вернуться. Или чтобы вернуться навсегда и постепенно стать своими.

Наверное, каждый житель города, даже старик в маразме, даже малыш-несмышлёныш, знал тайну-другую. Но никто не знал всех здешних тайн. Никто не знал всех тоннелей и хранилищ, укрытий и ловушек. Этим было удобно воспользоваться: хочешь спрятаться – прячься там, где все играют в прятки.

А ещё в городе было много тьмы. Ему не исполнилось и века, но он успел пропитаться тоской, безнадёжностью, страхом. Его боялись другие – и он боялся сам себя. Вдобавок он был построен там, где зима длится полгода и часто убивает, где вокруг подлые болота и глухие леса, где так мало солнца и тепла. В таких местах чаще снятся кошмары. В таких местах кошмары особенно сильны.

* * *

Всё дальше по коридорам, всё глубже под землю. Неверный свет старых ламп еле-еле разгонял темноту, воздух был густым от затхлости, краска на стенах тут и там шла трещинами – напоминавшими не то кракле на керамике, не то запутанную карту, на которой рыже-серыми островками выделялась плесень.

Проходы как будто становились всё теснее. А потолки – всё ниже. Пространство давило. Угрожало. Но Марина по-прежнему шла вперёд. Её подгоняло ощущение близости цели… и ещё чего-то. Она уже не шла – скользила. Как по тонкому льду. Как по гладким стенкам воронки, в которую легко съехать, но из которой невозможно выкарабкаться.

Ай! Бедро обожгло болью, как от электрического разряда. Марина хлопнула себя по карману штанов, нащупала бугорок – в кармане что-то лежало. Оно мешало, оно давило на кожу и покалывало не то колючками, не то маленькими молниями. Марина сунула руку в карман и достала… подарок от Анастасии – стеклянный шарик. У которого резко испортился характер: здесь, в подземелье, он отказывался вести себя как обычная стекляшка, так и норовил укатиться с ладони, будто тоже очень спешил вперёд. Марина сложила ладонь лодочкой. Упрямый шарик всё равно подкатился к самым кончикам её пальцев, вопреки всем законам физики. Но не вопреки законам снов.