– Обязательно, Александр Тимофеевич. Не беспокойтесь, медсестра Елизавета посидит с ним, – охотно согласился врач. Его плечи на миг приподнялись. – Она же и будет делать ему инъекции. Она не любопытна. Не станет допытываться, что мы колем нашим пациентам.

– Я слышал, что наш препарат может обладать побочными действиями, – негромко произнес начальник колонии.

– Что именно вы имеете в виду?

– То, что он негативно воздействует на мозг.

– Ах вот вы о чем! Не думаю. Скорее, этот препарат очень сильный нейролептик, который лишь подавляет функции головного мозга. У пациента могут возникнуть нарушения, связанные с длительной потерей памяти, но потом, в течение месяца-двух, она полностью восстанавливается. Период восстановления у всех разный. Люди с сильным характером восстанавливаются быстрее.

– Я бы вам, Дмитрий Савельевич, хотел сказать, что в нашем ведомстве не огорчатся, если у него даже совсем пропадет память. Как и у остальных шестерых, что лежат в соседних палатах. Лишь бы живы остались.

– Понимаю. Ну, это, знаете ли, как получится, – неопределенно пожал плечами врач.

Дмитрий Ветлугин не любил, когда начальство навязывало ему свою волю. Но это был как раз тот случай, когда нужно встать навытяжку, выставив грудь колесом, и браво проорать: «Будет сделано!»

Круглолицый визитер ушел, не попрощавшись.

– Лиза! – громко позвал Ветлугин.

На голос врача в палату вошла крупная полная женщина лет тридцати. Высокая и крепко сбитая, она была похожа на прототип советских скульптурных спортсменок, все еще красующихся в провинциальных городских скверах. Из-под тонкой ткани белого халата огромными шарами выпирали два гигантских холма. На могучих бедрах халат так плотно натянулся, что грозил лопнуть. Даже не притронувшись к ней, можно было бы смело утверждать, что баба она мягкая и теплая, как мешок гагачьего пуха. Единственное, что портило ее, так это взгляд: пытливый и изучающий – такие глаза бывают у вертухаев, стоящих на караульных вышках. Видно, в тюремных стенах даже аппетитная медсестра мнит себя строгим надзирателем.

– Да, Дмитрий Савельевич, – произнесла женщина. Голос у нее оказался очень мягкий, что опять не увязывалось с ее металлическим взором. Наверняка у домашнего очага она была и покладистой женой, без разговоров исполнявшей все желания мужа, и заботливой сердобольной мамашей. Но сейчас ее взору больше подошел бы автомат Калашникова и кирзовые сапоги, чем хрупкий шприц и домашние шлепанцы.

– Видите этого больного? – показал Ветлугин на человека, лежащего без движения на койке.

– Вижу, Дмитрий Савельевич.

– Как только он очнется, сделайте ему инъекцию. Вот ампула. Я думаю, вас не нужно предупреждать, что вы не должны отвечать ни на какие его вопросы.

– Разумеется, Дмитрий Савельевич. Как долго я должна находиться с ним?

Ветлугин удивленно посмотрел на женщину.

– Прежде вы не задавали подобных вопросов. Сколько потребуется, Лизавета Васильевна, – холоднее обычного произнес Ветлугин.

…Некоторое время Варяг прислушивался к доносившимся откуда-то издалека звукам. Он долго не мог понять, что это: собачий лай или чей-то плач? Наконец он сумел разлепить глаза и прямо над собой увидел белую простыню. Странно, почему она вся в трещинах? А еще через секунду догадался – потолок! Тогда где же он – в комнате или в склепе?

Владислав ощущал невероятную слабость – не было возможности даже пошевелиться. Руки и ноги отказывались слушаться, словно принадлежали кому-то другому Наконец, скосив глаза, он обнаружил источник шума: высокий худой мужчина в белом халате, очень нескладный, что-то строго выговаривал полной женщине. Помещение очень напоминало больничную палату. А может быть, даже морг. Нет, на морг не похоже.

Мужчина в белом халате произнес пару резких фраз и удалился.

– Где я? – как можно громче произнес Варяг. Но женщина продолжала заниматься своими делами.

– Ответьте, где я? – крикнул Варяг.

Женщина взяла со стола книгу и принялась переворачивать страницы. Варяг вдруг осознал, что она ничего не слышит. И его крики для нее звучат не громче, чем писк раздавленного воробья под ногой у слона.

Варяг напрягся изо всех сил и попытался пошевелиться, но тут же почувствовал, как руки и ноги пронзили тысячи игл, а затем болезненная судорога пробежала по всему телу, вырвав из его горла слабый стон.

– Вы уже очнулись, заключенный? – казенно поинтересовалась женщина. – Вам не стоит поворачиваться, каждое движение будет причинять вам адскую боль. Потерпите, я вам сейчас помогу. Давайте вашу руку. Вот так…

Пальцы у женщины были мягкими и прохладными. Они весело пробежали по его коже, умело отыскали вену, а в следующую секунду он почувствовал укол, а затем новая, еще более невероятная боль опрокинула его в беспамятство.

…Варяг не помнил, сколько пролежал, но всякий раз, когда он просыпался, видел перед собой одну и ту же картину: белый, в трещинах, потолок и сидящую рядом полногрудую женщину. Потом ощущал невероятную боль во всем теле и вновь проваливался в неизвестность.

Иногда до него доносился мужской голос и обрывки разговора:

– Как он?

– Все так же, Дмитрий Савельевич. Без изменений.

Варяг хотел подняться на мужской голос, продраться сквозь вязкий туман, сквозь пелену беспамятства: когда же прекратятся его мучения? Но сил у него хватало только на то, чтобы, с трудом разлепив веки, вприщур взглянуть вокруг себя, увидеть бесформенные пятна, ничего не понять и снова впасть в долгую и тяжелую прострацию.

Металлом заскрежетала открываемая дверь. Что-то глухо стукнуло снаружи, а потом в проеме показались двое надзирателей. Они волокли под руки мужчину. Тот был без сознания.

– Принимайте нового постояльца, – громко известил обитателей камеры надзиратель постарше, которого зеки за красный болезненный цвет лица нарекли Помидором. Глядя на него, любой взялся бы с уверенностью утверждать, что это один из самых преданных поклонников Бахуса, страстный любитель выпить. Но странность заключалась в том, чтоПомидор был заядлым трезвенником и вознаграждение за свои услуги предпочитал брать исключительно в денежном выражении, а не стаканом водки, как делали многие по старинке.

Его молодой напарник лейтенант Прохоров, напротив, обладал весьма фотогеничной внешностью – такие мужественные правильные черты лица можно встретить разве что на рекламных щитах, пропагандирующих здоровый образ жизни. Наверняка парень мечтал о карьере юриста, но судьба распорядилась иначе, так что вместо судейской или прокурорской мантии он вынужден теперь носить форму вертухая и служить в этой забытой Богом дыре.

– Его бы в лазарет, а не в камеру, начальник, – Подал голос из глубины хаты блатной по кличке Веселый. Здесь, в камере, именно Веселый был за пахана. На правой щеке у него красовалась тоненькая ниточка шрама, которая слегка поднимала уголок рта, от чего лицо Веселого приобретало совсем не веселое, а, скорее, злодейское выражение.