Короче говоря, пошел я внутрь. Вообще-то придать обжитому дому вид пустого не очень сложно. Но в этом доме и впрямь никто никогда не жил. На паркете ни единой царапинки. В ванной ни одного волоска, то же и на кухне. Только на полу стояла розовая пластиковая миска с кусочками курицы и питы. Маленькие такие кусочки, как для кошки. Котенка, скорее, — добавил, подумав, Джеб. — Нет, скорее, щенка. И сама миска, она теплая была на ощупь. Если бы она стояла не на полу, я бы, наверное, догадался. Что никаких тут собак и кошек нет. Может, если бы я мыслил чуток по-другому, ничего этого и не произошло бы. Но нет. Я решил, что это кошка или собака. Еда в миске тоже теплая была. Я снял перчатку и потрогал мясо — теплое, как живая плоть. Там на внешнюю лестницу из дома вело маленькое матовое окошко. У него был сломана задвижка. Конечно, в такое окно пролез бы только карлик. Но как знать, может, наш объект и есть карлик? В общем, я велел Дону и Коротышке проверить внешнюю лестницу, но не спускаться на берег — ведь если кто и должен был разбираться с ребятами с корабля, так это я сам.

— Я так медленно и бессвязно все рассказываю, потому что так это и помню, — извиняющимся тоном сказал Джеб. По его лицу струился пот, больше похожий на слезы. — Один кадр, потом другой, сразу третий. Все какими-то обрывками. Так уж запомнилось. Дон вышел наружу, услышал шум. Решил, что в камнях под лестницей кто-то прячется. Я ему говорю: “Не ходи туда, Дон. Стой на месте, я сейчас подойду”. А по рации полный дурдом, честно говоря, все ведь проходило через Эллиота, и на частоте стоял невообразимый шум. “Эллиот, — говорю я. — У нас тут подозрительная активность в доме номер семь. Под внешней лестницей”. Он меня услышал, все подтвердил. Дон стоял наверху на стреме и показывал пальцем вниз.

Кит, пересказывая эту историю, невидящим взглядом смотрел в огонь и, сам того не замечая, повторял жест Дона.

— Тогда Джеб спустился по этой лестнице, — продолжал рассказ Кит. — Шаг, пауза, еще шаг, еще пауза. Лестница сплошная была, бетонная и без просветов. Посередине — маленькая площадка, там, где лестница делала поворот.

Джеб остановился. На ближайшей скале — шесть вооруженных мужчин. Четверо лежат на животах, двое стоят на коленях. Еще двое болтаются рядышком в надувной лодке. И все держат оружие с глушителями наготове, все до одного. И тут под ним, прямо под ногами, раздался шорох, как будто большая крыса пробежала. И такой тихий писк, еле слышный. Чуть приглушенный, словно сдавленный.

— Я не знаю, — говорил он тогда в клубе Киту, — и теперь уж никогда не узнаю, кто издал этот звук: мама или ее ребенок. Да и они не узнают тоже. Сколько раз в них стреляли, я не смог сосчитать. Но я до сих пор слышу свист этих пуль — страшный звук вроде того, когда тебе вырывают зуб. А потом я увидел ее — мертвую молодую девушку. Мусульманку, темнокожую, в хиджабе. Наверное, нелегалка из Марокко. Жила в пустых домах, подкармливали ее тут знакомые. И вот теперь лежит, изрешеченная пулями, и все еще сжимает в руках дочку, пытаясь отвести ее из-под потока пуль. Она для нее готовила еду. Ту самую, про которую я подумал, что это для кошки или собаки. Если бы я задумался как следует хоть на минуту, я бы обо всем догадался, понимаешь? И тогда, наверное, мог бы спасти девочку. И ее мать тоже. Но она лежала на камнях, упав на колени. Будто пыталась убежать от пуль, но не успела. А девочка лежала неподалеку, прямо перед матерью. Парочка ребят из стрелявших выглядели, мягко говоря, удивленными. Один закрыл лицо руками. Выглядело это так, будто он хочет содрать с себя кожу. И повисла такая тишина. Я думал, они будут собачиться, выяснять, кто виноват, но они решили, что у них на это нет времени. В конце концов, они были тренированными солдатами — ну, в каком-то смысле — и знали, как поступать в непредвиденных ситуациях. Этого у них не отнять. Они переложили тела на шлюпку и отправили ее на корабль. Мне кажется, Игрока они так быстро не обработали бы. Ребята Эллиота отправились с ними. Никого не оставили на суше.

Кит и Джеб, сидящие за импровизированным столиком, смотрели друг на друга точно так же, как сейчас глядел на Кита Тоби. Лицо Кита освещали красные всполохи — но не от света лондонских фонарей, а от горящего камина.

— Это Эллиот руководил действиями команды с моря? — спросил Джеба Кит.

— Он не американец, — покачал головой Джеб. — Нет иммунитета, нет неприкосновенности. Потому и остался на корабле в море.

— Так почему же они стреляли? — спросил уже Тоби у Кита.

— Думаете, я у него этого не спросил? — вспылил Кит.

— Уверен, что спросили. И что он ответил?

Кит сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем смог передать ответ Джеба.

— Самозащита, — с презрением выплюнул он.

— Что? Вы хотите сказать, она была вооружена?

— Ничего я не хочу сказать. И Джеб так не говорил. Эта несчастная женщина целых три года не выходила у него из головы. Он винил в ее смерти себя. Пытался понять, почему ее убили. Она, наверное, знала, что в доме кто-то был. Увидела или услышала кого-то, испугалась. Схватила ребенка и убежала. Спрятала дочку под халат. Я не отважился тогда спросить у Джеба, почему она выбежала наружу, к морю, а не к дороге. Он и сам мучился тем же вопросом. Наверное, суша пугала ее куда больше. Ее вещи кто-то успел забрать, но кто? Может, она по ошибке приняла солдат за тех работорговцев, что привезли ее туда. Если, конечно, она попала в Гибралтар по морю. Может, они должны были привезти ее мужа и она спешила его встретить. Неизвестно. Джеб знал только то, что она спустилась по лестнице, пряча ребенка под халатом. Ну и что же подумали бравые наемники? Конечно, что перед ними террористка-смертница, которая их сейчас подорвет. Вот и расстреляли ее. И убили ее дочь на глазах у Джеба. “Я мог, я должен был их остановить”. Только об этом ему думать и остается, бедняге.

* * *

Привлеченный светом огней проезжающей мимо машины, Кит подошел к высокому окну и привстал на цыпочки. Он внимательно вглядывался в ночь, пока свет фар не исчез.

— Джеб не рассказывал, что было потом, когда береговая команда переправила тела убитых на корабль? И с ним, и с наемниками? — глядя ему в спину, спросил Тоби.

— Той же ночью их отправили чартером на Крит. Для разбора полетов. Как выяснилось, у американцев там чертовски хорошая военная авиабаза.

— Кто проводил этот самый разбор полетов?

— Какой-то мужчина в гражданском. Мозги им там промывали качественно, как говорил Джеб. Настоящие профессионалы. Двое американцев и двое наших. Никаких имен не называли, сами не представились. Судя по рассказу Джеба, один из американцев показался ему отвратительнее других — эдакий манерный толстячок с педерастическими замашками. Он Джебу совсем уж не понравился, этот педик.

Педик, более известный персоналу канцелярии министерства как музыкант Брэд, подумал Тоби.

— Как только Джеб с командой приземлились в аэропорту Крита, их тут же разделили, — продолжал Кит. — Джеб был командиром, так что ему досталось больше остальных. Он говорил, тот толстяк нападал на него, как сущий Гитлер. Пытался убедить Джеба, что тот ничего на самом деле не видел. Когда это не сработало, предложил ему сто тысяч долларов за труды и молчание. Джеб предложил толстяку засунуть эти деньги себе в задницу. Он считает, что его держали в каком-то специальном лагере, куда свозят не проходящих ни по каким ведомостям заключенных. По его мнению, именно туда привезли бы Игрока, если бы во всей этой истории была хоть толика правды и его впрямь бы ловили.