— У меня такого не бывает, — гордо проговорил он, слегка задрав нос. — Но данная предосторожность необходима в царском дворце. Никто не смеет источать аромат наших повелителей и их избранниц.

Тут он несколько высокомерно поклонился.

На самом деле это довольно сложно — отдавать кому-то дань уважения и выглядеть при этом высокомерно. Но Лирриясу удалось.

— Уникальные духи — признак статуса, — с улыбкой проговорил Торриен. — Как украшения, драгоценности. Как думаешь, нравится мне носить все эти побрякушки?

Он вдруг указал на цепи на своей груди, что сейчас висели поверх распахнутой рубашки, на браслеты и кольца.

— А что, не нравится? — удивилась Иллиана, неожиданно облизав губы. Протянула руку и ухватила пальчиками крупный ромбовидный рубин между звеньями одной из цепочек. Случайно дотронулась до обнаженной груди…

Камень сверкал десятками граней и выглядел просто великолепно. Неподалеку от него в украшение оказался вставлен густо-синий сапфир, затем снова рубин.

Прежде девушка не слишком-то позволяла себе трогать царевича. Раньше шерисмирай был слишком далёким, чужим. Опасным. Но сегодня все словно потихоньку начало меняться. Прикосновение к нему вдруг начало казаться таким правильным, естественным. Торриен рассказывал Иллиане о своем мире, был открыт настолько, насколько мог быть открыт мирай по отношению к человеческой девушке.

А может, даже больше.

Иллиана не могла не реагировать. Она, словно дикий зверёк, незаметно для себя приручалась. Становилась спокойней, доверчивей. И Торриен еле ощутимо улыбался, улавливая эти изменения.

— Видела, сколько блестяшек приходится носить моему отцу? — спросил он тогда, разглядывая заинтересованное женское лицо. Наблюдая, как она играет его цепями.

Иллиана кивнула.

— Большая их часть — церемониальные украшения, которые обязан надевать царь, — начал объяснять Торриен. — Некоторые обозначают принадлежность к роду Эннариш, некоторые — к наследию Иль-Хайят. Другие и вовсе являются частью утренних или вечерних царских нарядов. Вроде как: царь надел браслет с изумрудом и изображением мха — пора подавать обед.

Торриен усмехнулся, и девушка сделала то же самое. Только Лиррияс неодобрительно покачал головой, но, случайно поймав взгляд царевича, тут же сделал невозмутимое лицо.

— Ну так что, вы выбрали? — спросил он, сложив руки на груди и поджав тонкие губы.

— Да, сейчас, — торопливо кивнула Иллиана, ещё раз по очереди принюхиваясь к флаконам. А Торриен в это время тихо, чтобы не отвлекать, продолжал говорить, склонившись сзади к ее уху:

— Так вот, аромат — это признак особого статуса. Он должен быть уникален, как твой собственный запах. Должен оттенять его, — проговорил ещё тише, мягко откинув косу в сторону и коснувшись губами основания шеи.

Иллиана тихо выдохнула, прикрыв глаза. Руки дрогнули от волны жара, тут же прокатившейся по телу. Но, памятуя о дорогих бутылочках с настойками и эфирными маслами, девушка не позволила себе расслабляться.

Торриен провел губами вверх, замерев возле уха и продолжив тихо рассказывать:

— Однажды прикоснувшись к аромату, мирай, обладающий особенно чувствительным обонянием, способен его повторить. А уж мастер ароматов и вовсе сделает это с закрытыми глазами. Поэтому, чтобы никто не пах, как моя хасси, ты должна будешь замешать духи сама.

Его голос будто по нервам прокатывался внутри Иллианы, мягко вибрировал, вызывая горячую дрожь по позвоночнику.

Царевич обхватил горячими губами ее мочку, а затем совсем еле слышно прошептал:

— А еще духи смогут немного перебить твой аромат сайяхасси. Саримарх уже не сможет быть уверен, что не ошибся…

Девушка прикусила губу, по очереди отставляя понравившиеся флаконы вперед. Сконцентрироваться на выборе становилось все сложнее.

В конце концов у нее в руках остался только бутылек в форме сердца.

— А почему рубин могут носить только члены царской семьи? — спросила она, пытаясь уловить хоть какой-нибудь запах от насыщенной розовой пудры. — Это священный камень?

Торриен покачал головой.

— Не совсем. Просто каждый камень что-то символизирует, как и каждый металл. Например, у клана Ифалиш, к которому принадлежит мой слуга Шентарс, родовой камень — голубой турмалин. Носить его имеют право только члены рода Ифалиш. Либо те, у кого есть специальное позволение семьи.

Иллиана вспомнила молчаливого слугу с глазами цвета насыщенного серебра и подумала, что голубой камень ему и вправду очень подходит.

— А рубин, — продолжал царевич, — издревле считался камнем царской семьи. Еще со времен Авы и Ринея из клана Эннариш. И вот почему. Тогда, много лет назад, после того как Ава преобразилась, выйдя из проклятого костра и взяв себе имя Иль-Хайят, у нее не только появился змеиный хвост. Кроме этого, в ее жилах ожила магия. Она стала первой из мираев и первой, кто мог управлять огнем.

— Огнем? — восхищенно повторила Иллиана, повернувшись к царевичу.

Торриен улыбнулся. Затем поднял руку на уровень груди и медленно распахнул пальцы. На его ладони неожиданно заплясало желтое пламя.

Глаза Иллианы широко распахнулись, а дыхание замерло в груди.

— Потрясающе, — выдохнула она, опасливо протягивая пальцы к огню, но не дотрагиваясь.

Прежде ей уже приходилось слышать о магии мираев, но она никогда не видела ее вживую. И уж точно не знала, на что способны Великие змеи. Все, что связано с этой областью жизни нагов, было скрыто от чужих глаз.

— С тех пор прошло много веков, — продолжал Торриен, легонько перебирая пальцами, отчего пламя извивалось и плясало, как живое. — Многие мираи теперь могут силой мысли зажигать свечи, растапливать камины. Но только в царском роду сила сохранилась достаточно великой, подобной той, что была у Иль-Хайят.

— Именно поэтому клан Эннариш до сих пор у власти? — тут же спросила девушка, вспоминая лекцию Шентарса, что он читал ей в карете по пути во дворец.

— Да, — кивнул Торриен, и его золотые глаза, глядящие в огонь, были абсолютно серьезны. — Однако, возвращаясь к нашей теме. Рубин является камнем царей не только потому, что имя Иль-Хайят означало “рубин”. Ведь на самом деле нашу богиню звали Ава, а не Илли. Но дело в том, что огонь, который могла создавать возрождённая Иль-Хайят, обладал особыми свойствами. По ее желанию он мог либо убивать, либо исцелять. И был рубинового цвета.

С этими словами Торриен шире распахнул пальцы, пламя на его руке стало ярче, больше. В нем вдруг начали переливаться разные оттенки, от голубого до зелёного. В итоге язычок вспыхнул, слепя глаза, и стал жгуче-оранжевым. А затем царевич сомкнул ладонь, окончательно его погасив.

— Дети, внуки и правнуки Иль-Хайят тоже могли управлять рубиновым огнем, — говорил Торриен. — Но постепенно пламя ее потомков меняло цвет на обыкновенный, жёлтый. И теряло свои волшебные свойства, оставаясь лишь жгучим и смертоносным. Все реже рождались те, кому повиновалась розовая стихия. Однако рождаться они продолжали только в клане Эннариш, потому и рубин остался символом царского рода.