– С какой стати я должен вам верить?

– Иначе вам придется застрелить меня. Я считал, что мы достигли взаимопонимания по данному пункту.

– Мы? – воскликнул Маккласки. – Потрясающе! Вот как бывает: я говорю, меня не слышат, а потом удивляются, почему у меня плохой характер.

– У меня нет намерений расстраивать вас, детектив.

– Будьте деликатнее с окружающими. Хотя это не просто.

Мэтью уперся подбородком в грудь, посмотрел в землю, затем быстро поднял голову:

– Но если Ханна когда-нибудь захочет повидаться со мной, то конечно…

Маккласки ощутил, как жар, проникнув сквозь пиджак и кожу, будто ворочается внутри, ширится, множится.

– Слушай ты, пидор! Я прекрасно понимаю, что здесь происходит…

– Сомневаюсь, детектив.

– Игра закончена. Я достаточно имел дел с такими, как ты: психопатами, чокнутыми, сволочами. И всегда брал верх. Знаешь почему?

Мэтью не ответил. Он как будто даже не слушал и начал поворачивать голову, чтобы взглянуть на Ханну. Детектив треснул ладонью по двери.

– Смотреть на меня!

Но Мэтью секунду-другую не сводил с нее глаз и неожиданно произнес:

– Ханна, прости.

Слова словно раскололи нечто невидимое в воздухе. Замолчал Маккласки, прекратилось все. Осталось лишь жужжание насекомых. Но вот раздался голос Ханны – громкий и четкий:

– Застрели его, чего ждешь! – Вспыхнувшая ярость толкнула ее к Маккласки, она сама не понимала зачем. Тот перехватил Ханну, обнял, она сопротивлялась, но недолго, и затихла в его объятиях – не осталось больше ничего, кроме друга, повторявшего ее имя.

МЭТЬЮ

Тринадцатый день рождения Ханны пришелся на четверг, через четыре дня после того, как мы встретились на Свангамском озере. Почему я запомнил тот день? В тот день меня поцеловала Ханна. Ты считаешь, что раздача поцелуев на день рождения обычное дело? Я тоже так думал.

Несколько месяцев назад я почти подружился с Ханной, но потом что-то случилось, и наши отношения расстроились. Речь не о том, что растоптали мои чувства, но, наверное, пытаясь подружиться с ней, я бросил в землю семя. И ее поцелуй меня изумил.

Первым событием было то, что подруга Ханны, Джен, изолировала Патрика. Школьный день почти завершился, и Хитрюга собрался уложить учебники в шкафчик, когда она подошла к нам. За ней следовала Ханна. Джен сказала, что хочет поговорить с Пэтчем, взяла его за руку – за руку! – и увела. Картина до сих пор стоит у меня перед глазами: он уходит с ней по коридору, и его уши горят, как красные стоп-сигналы.

– Привет, Мэтью, – произнесла Ханна.

– Привет. Как жизнь?

– Сегодня у меня день рождения.

– Поздравляю. Но у меня для тебя ничего нет.

– Не беспокойся.

– А почему я должен беспокоиться?

Ханна посмотрела вдоль коридора; я не сомневался, что она заметила девчонку из компании Кристи, по-моему, ее звали Тэмми.

– Пойдем со мной, – попросила она и шагнула в ту сторону.

Я колебался, но не потому, что не заинтересовался происходящим, просто мне не нравилось, когда мне указывали, как поступать. В итоге любопытство победило, и я двинулся за ней. Ханна шла впереди и застенчиво поглядывала на меня через плечо. У дверей она задержалась, проверить, нет ли поблизости кого-нибудь из учителей, и выскользнула на улицу.

Когда я вышел за ней, она стояла на ступенях сразу за дверью, прижавшись спиной к стене, и манила меня пальцем. Притянула к себе – на лице такое выражение, словно сама не могла поверить, что способна на подобное, – и мы поцеловались.

Вот что интересно: целоваться с Ханной совсем не то, что целоваться с Кристи, – суше, но не слишком сухо, – нет манипуляций ртом и языком, этаких приемов стиральной машины, какими вовсю пользовалась Кристи. Мне понравилась чистота поцелуя Ханны, его медлительность и в то же время острота ощущений, нервозность и нежность. Я открыл на мгновение глаза, пока наши губы были еще слиты, – лицо Ханны показалось мне живописным полотном, отразившим соединение красоты и обаяния невинности. Ханна понятия не имела, какой женской силой она обладала. По лицу я мог судить, что ей больше всего хочется доставить удовольствие другому, но она боится совершить ошибку, точно этот поцелуй – не что иное, как только подарок. Я снова закрыл глаза и наслаждался каждой секундой.

Когда мы вынырнули из марева слияния, рядом стояла Тэмми-как-ее-там; от представшей ее глазам картины у нее отвалилась челюсть, и был виден застрявший между зубов и десен шарик розовой жевательной резинки.

– Вот уж Кристи психанет, когда я ей об этом расскажу, – промолвила она.

Я нахмурился.

– С чего бы?

– Придурок ты, Мэтью, вот ты кто! – бросила Тэмми и нырнула в дверь.

Я повернулся к Ханне, которая явно развеселилась, хотя, по-моему, я не произнес ничего смешного.

– С чего бы? – повторила она и расхохоталась.

Мне нравилось, когда она смеялась, и захотелось снова поцеловать ее. Сделать Ханне больно – ничего подобного не было у меня в голове, однако именно это и произошло. Она оборвала смех и спросила, означает ли наш поцелуй, что теперь я ее бойфренд? А я, вместо того чтобы просто ответить «да», что привело бы к наиболее желательным последствиям, к несчастью, колебался. Более того, я не сомневаюсь, что мое тело подало некий знак отторжения.

Колебался я не потому, что меня не привлекала перспектива проводить больше времени с Ханной, романтические отношения с ней меня, наоборот, манили. Только я не мог ей этого объяснить. Сам не понимал, что отчуждение вызвало абстрактное понятие языка. Став старше, я осознал, что проблема заключалась в слове «бойфренд».

Бойфренд! Какой непривлекательный детский ярлык. Ярлыки всегда вызывали у меня тошнотворное чувство. Помню, ты мне однажды сказал: ярлыки годятся для банок с консервированным супом. Когда же речь заходит о свиданиях (слово свидание тоже вызывает во мне рвотный позыв), определения особенно удручают. Бойфренд, герлфренд, встречаться, гулять, дорогая, смазливая, ухаживать… Эти унизительные слова узнают еще в детском саду и пишут цветными мелками.

Но какое бы отвращение я ни испытывал к детской терминологии… свиданок, серьезных отношений с женщиной нисколько не боюсь. Вспомните, как мы называем своих избранников – муж и жена. Говорим о браке, супружестве, церемонии, союзе. Вероятно, это тоже ярлыки, однако «сильные» слова, такой язык подходит взрослым людям. От них меня не тянет стошнить в ближайшую мусорную урну. (Хотя не могу отрицать, что слово «брачный» производит странное действие на мой желудок.) Если бы в тот момент Ханна попросила взять ее в жены, даже если бы я не ответил согласием, все равно бы серьезно воспринял ее просьбу.