А может, дело и вовсе не в родне, а в том чертовом признании в любви? Хотелось ведь как лучше. Тяжело молчать, когда распирает изнутри, когда даже в дождь светит солнце, а на душе вечная весна. Хотелось, чтобы знал, поверил в её чувства, отнесся со всей серьёзностью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дура!!!

На какой-то миг потеряла контроль над телом, и, не отдавая отчёта своим поступкам, накнулась глазами на талелку с фруктами и, крепко зажмурившись, запустила в Дударева попавшимся под руку яблоком, растеряв те ничтожные крохи самообладания, что ещё тлели внутри неё каким-то чудом.

Он ловко увильнул, пригнув голову, и метнул в её сторону насмешливый взгляд.

— Полегчало? — поинтересовался с ухмылкой. Думала, что он взорвется, выйдет из себя? Да она даже не представляет, насколько он привыкший к таким номерам.

— Нет, — произнесла с придыханием, чувствуя, как дрожат от переизбытка чувств руки, и снова потянулась к тарелке.

— Успокойся, — процедил уже холодно, заиграв скулами. — Хочешь выпустить пар — у меня есть боксерская груша, а мою кухню громить нехрен.

Не делая резких движений, Вал начал приближаться к девушке, не отрывая от её рук глаз. Она медленно отступала к двухметровому холодильнику, и с бурно вздымающейся грудью следила за каждым его шагом.

Раскурочить бы тут всё, разнести на щепки, располосовать это красивое лицо ногтями, стерев с лица ехидную ухмылку.

— Чем же я так не угодила тебе? — поинтересовалась с болью в голосе, борясь с подступившими рыданиями. Уйти по-английски, громко хлопнув дверью, теперь вряд ли получится. Разве что позорно сбежать и то, не уверенна, что смогла бы.

Вал благополучно обошел стол и остановился в шаге от Военбург, наблюдая за её трясущимися руками.

— Дело не в тебе.

— А-а-а, ну да, — рассмеялась натянуто, остервенело смахнув с ресниц хлынувшие слёзы. Нельзя показывать перед ним слабость, нельзя вести себя, словно избалованный капризный ребёнок, у которого отняли любимую игрушку. Но как же тяжело взять верх над эмоциями, когда внутри всё истекает кровью. — Конечно, дело не во мне, а в ней, да? И что же в ней такого? Чем она лучше? Может, она моложе?.. Красивее?.. Богаче?..

Её слёзы вызвали в нем двоякие ощущения. С одной стороны, испытывал неизведанное доселе чувство вины. Хотелось успокоить, рассказать, почему именно так, а не иначе. Марина стала первой, кому он отдал дубликат ключа, с кем просыпался на протяжении двух месяцев, завтракал, ужинал. С кем действительно могло что-то получиться. А другой… разве он что-то обещал? Признавал, дал ложную надежду, впустив в свою постель на постоянной основе, но разве это показатель? В его мире — нет. В её? Судя по набирающей обороты истерике — да.

— Тебя это совсем не касается, и отчитываться перед тобой я уж точно не собираюсь, — вспылил, потеряв терпение.

— Козёл! — набросилась на него с кулаками Марина. — Я думала, ты особенный, не такой, как все… ты… я же люблю тебя, сво-о-олочь…

Замолотила по его груди, заливаясь слезами. Это высшее её сил. Было до невозможного больно, обидно, мерзко. Дура… Какая же она всё-таки дура. Её все предупреждали. Все! А она…

— Прекрати! — перехватил Вал её запястья и так встряхнул, что у девушки клацнули зубы.

Замотала головой, отчего мысли взметнулись безумным смерчем. Начала заикаться, захлебываясь срывающимися с губ обвинениями. Материлась, проклинала, порывалась упасть на колени, умоляя не бросать её. Потом снова подымалась, норовя расцарапать лицо. Не ведала, что творила, окончательно слетев с катушек.

— Да успокойся ты, дура! — жёстко стряхнул её за плечи Вал и, приподняв над полом, плотно окольцевал руками, подавляя истерические конвульсии.

— Отпусти меня! — вырывалась с такой силой, что его футболка трещала по швам. И если ещё недавно он был готов психанунь, выставив истеричку за дверь, то сейчас реально испугался. Таких нельзя оставлять без присмотра. Не ровен час, учудят с собой какую-нибудь дичь, а ты потом живи с этим всю жизнь. Нееет, так не пойдет. Пока не успокоится, не примет человеческий облик — никуда он её не отпустит.

— Урод? Пусти-и-и…

— Угу, конечно. Вот только искупаю как следует — и сразу отпущу.

И не успела Марина пискнуть, как оказалась переброшенной через плечо. Вал быстро взбежал по лестнице в спальню и, не особо церемонясь, выгрузил матерившуюся Военбург под холодный душ. Пока она хватала ртом воздух, задыхаясь под обрушившейся сверху массой воды, Вал проворно выскочил из душевой и привалился спиной к двери, вытирая краем футболки мокрое лицо.

— Аааа, тва-а-арь… — рванула Марина к двери, пытаясь вынести её плечом. — Открой!!

Вал скрестил на груди руки и только сейчас заметил расцарапанные запястья. Неглубокие борозды слегка кровоточили, оставляя ощущение неприятного жжения, но это были сущие пустяки по сравнению с метаниями Военбург. С*чка. Пускай только разобьет что-нибудь, он ей таких п*зд*лей выпишет, мало не покажется.

— Я ненавижу тебя! — засадила она ногой по стеклопластику, дрожа от холода.

Правильно, с ненавистью куда проще. Пускай лучше ненавидит, чем признается в любви. Ему бы со своей любовью разобраться, не говоря уже о чьей-то ещё.

Постепенно лившаяся потоком ругань сошла на нет, и Вал повернулся к притихшей под дверью девушке. Она тряслась, как осиновый лист на ветру, выбивая зубами такую дробь, что было слышно даже через перегородку. Зато взгляд стал осмысленным, вменяемым. Уже хорошо. Вал прошёл к шкафу, достал из ящика огромное полотенце и, открыв дверь, набросил ей на плечи. Марина тут же выскочила из душевой и принялась стаскивать с себя мокрую одежду.

— Я ду-ма-ла… ты… не такой… как все-е-е, — тряслась, растирая озябшие плечи. — А ты… ещё тот мо-ра-ль-ный уро-о-од…

Вал облегченно выдохнул.

— Помнишь, я говорил тебе, чтобы ты не спешила разбрасываться чувствами?

Марина злостно зыркнула на него из-под нахмуренных бровей, и достав с нижней полки небольшую сумку, начала сгружать в неё свои нехитрые пожитки.

— Помню. Ты уже тогда изменял, да?

Вал хотел сказать, что она слишком много на себя взяла, решив предъявить ему факт измены, но вовремя спохватился.