Даже не знала, что и сказать. Стыдно признаться, испытала облегчение. Давно пора. Она ещё сразу сказала, что не будет там толку. И не потому, что Вал такой-пересякой бабник, а потому что Марина не для него. Сколько раз порывалась поговорить с ним на эту тему, предупредить, что так нельзя, а теперь сидела и не ведала, что с этим всем делать. Радоваться ли, печалиться или просто плыть по течению, отдавшись на волю судьбы?

— Юль, ты мне веришь? — присел на корточки Вал, взяв её холодную ладонь в свои руки. — Веришь, что куда не посмотрю — повсюду ты? Что думаю о тебе сутками напролет и даже ночью нет от тебя покоя?

Она горько усмехнулась, пройдясь свободной рукой по его волосам настолько заботливым жестом, настолько по-матерински, что его передернуло, сдавив горло давящими тисками.

— Я боюсь, — призналась, отводя взгляд в сторону. — Твоя жизнь… она разительно отличается от моей. Я не могу как ты, вот так просто взять всё и бросить. У меня семья, Вал и…

— Да, да, я знаю, — поднялся, выпустив её пальцы. — Можешь не напоминать, — спрятал руки в карманах брюк, заиграв желваками. — Слишком ненадежный, да? Конечно, — ухмыльнулся, качнувшись с носка на пятку, возвышаясь над Юлей своим гигантским ростом, — что я могу дать, кроме нескольких ночей ох*ительного траха.

Вот и поговорили. Так и знал, что этим всё закончится. Закончится, так и не начавшись. Не тот Юлька человек, чтобы прыгать в омут с головой, польстившись на толщину кошелька или того же члена.

— Вал, ты не так всё понял, — поднялась с лавочки, и едва не рухнула обратно, не удержавшись на высоких каблуках. Дударев вовремя подхватил её, удерживая за спину и воспользовавшись моментом, грубо прижал к себе, не обращая внимания на заинтересованные взгляды прохожих.

— Всё я правильно понял. Ты боишься моей непостоянности, что брошу, как и Марину. Но это не так, Юль, — заверил горячо, обхватив её плечи руками, и легонько стряхнул. — Да, признаю, с Мариной накосячил. Но я действительно думал, что у нас получится. Не знаю, насколько бы меня хватило. Возможно на год, а может, и больше, но я бы из шкуры вон лез, чтобы добиться этой постоянности. Можешь не верить, но мне впервые в жизни захотелось стабильности. А потом появилась ты, — тут он невольно рассмеялся, посмотрев на неё исподлобья, — и словно удар под дых. По сей день не могу оклематься. Юляш, — надавил ей ниже пояса, вынуждая прижаться к паху, — я же к тебе со всей душой и даже больше.

О, то, что его душа имела… кхм… весьма необъятные размеры, она уже убедилась.

— Вот дурак, — рассмеялась, запрокинув назад голову. Впору рыдать, рвать на себе волосы от безысходности, а её плавило от одного его голоса, не говоря уже об остальном. Что толку ходить вокруг да около, когда и так всё ясно. Он просто обнимал её, не позволяя ничего лишнего, а у неё уже подгибались коленки, и дрожало всё тело. Верит, не верит, какая к черту разница? Он свободен, она замужем — и этим всё сказано. Но как же хотелось застыть в этом времени, отдавшись на волю небес. Понежиться подольше в этих сильных руках, прочувствовать на полную вкус его губ, укутаться в бархатность голоса и жадность изголодавшегося взгляда.

Это как рухнуть вниз, потеряв под ногами опору. Внизу живота разлилось давно позабытое ощущение тепла, запульсировало между ног жарким шаром. Пробудившееся от долгого сна неутоленное желание вырвалось наружу, потребовало законного внимания, наполняя кровь бурлящим потоком.

Глупо отрицать очевидное. Глупо противится неизбежному. Но…

— Проблема не в тебе, а во мне, — растеряла недавнюю усмешку, сбросив с талии тяжелые руки. — Всё так неожиданно. Я не в тебе неуверенна, я сама себе не доверяю, понимаешь? Я не смогу разорвать связывающий меня на протяжении долгих лет узел одним махом. Не получится, я уже это знаю.

— А если я помогу? — прекратил дурачиться Дударев, став в один миг серьёзным.

— Нет, — произнесла сдержанно, поправляя дрожащими руками волосы. Это самое настоящее безумие. Разум вопит одно, сердце — другое. А ты как хочешь. Хоть разорвись.

— Почему? Ты ведь хочешь меня, мы оба это прекрасно знаем. Ты несчастлива в браке, у тебя ко мне чувства. Юль, я ни разу в своей жизни не спал с замужними женщинами, и нарушать это правило не собираюсь.

И что он такого сказал? Открылся перед ней дальше некуда. Озвучил условие, поделился сомнениями. Однако для неё это слишком ответственный шаг. Она бы тоже никогда не опустилась до уровня его любовницы, но невозможно вот так просто взять и отвернуться от всего, даже если это зов сердца. Всё слишком быстро. Если бы всё зависело только от неё…

— Ясно, — по-своему расценил её молчание Вал, сорвав с шеи галстук. — Ну, правильно, чего уж там, семья важнее. Уважаю.

— Вал, ты меня совсем не слышишь! Это не решение одного дня. Я… мы… Боже! Да мы даже не целовались нормально, а ты…

Ляпнула не подумав, просто имея в виду, что знакомы от силы три дня, а он уже к ней с таким напором. Узел он собрался рубить, с замужними у него, видите ли, никогда не было. Вроде у неё было!

— Так это легко исправить, — рванул её к себе за локоть Вал, тут же ухватившись за идею. — Ты как, готова? — наклонился к её чувственным губам, зафиксировав пальцами затылок. Юля только и успела, что набрать в легкие как можно больше воздуха, приготовившись к затяжному погружению.

Ни о каком невинном или сдержанном поцелуе не могло быть и речи. Это и не поцелуй был вовсе. Разве можно назвать поцелуем голодный напор, яростное сплетение языков и гулкое рычание с покусыванием? Вряд ли. И то, что могли попасться на глаза кому-нибудь из знакомых, их мало заботило. В тот момент было похер на всё. А когда Юля поддалась, сдалась во власть более умелому и ненасытному натиску, Вал принялся целовать её со всем по-другому. Намного сдержанней. Так, как мечтал не одну ночь: сладко, вкусно и мучительно медленно.

— Хорошо-то как, да, Юляш? — прошептал севшим от напряжения голосом, прижавшись щекой к её виску. Слегка потряхивало. Вроде и не пацан, чтобы так реагировать, но то, что хотел её до одури, давало о себе знать не только мучительной болью в паху, но постоянным тонусом мышц. Зверское желание не завело с пол-оборота. Какой там. Оно выстрелило с такой силой, что на несколько секунд потемнело в глазах.

С большой неохотой разомкнул сцепленные на её затылке пальцы и рухнул обратно на лавочку, растерев руками лицо. Выводы напрашивались сами собой: крыло их друг от друга не по-детски, рвало на ошметки, причиняя боль. А ведь это ещё и не близость. Так, невинная шалость. Всего лишь поцелуй. Всего лишь палевный стояк, с которым нужно было что-то делать.

— Твою ж мать, Анатольевна, никакой выдержки на тебя не хватит, — нырнул рукой в карман брюк, поправляя вздыбленный член. Хуже всего то, что не только у него перехватило дыхание. Каждой клеточкой чувствовал её отдачу, и хоть убейте, но не понимал, как так может быть: то отталкивает его, бросая предупреждающие взгляды, повторяя «нельзя», «семья», то отвечает на поцелуй с такой отдачей, что рвет крышу напрочь. Вот как это назвать, м? Что это за состояние такое, когда шаг вперед, два назад?