в палатке спят, в соседнем ряду кто-то перевернулся во сне, и затихший на мгновение храп раздаётся с новой силой. В темноте натягиваю рубашку. Чёрт, конечно, шиворот-навыворот. Слышу, как шуршат по полу ботинки Мориса.

Нет, это не облава гестапо – были бы крики, все бы повскакивали. Фонарик держит в руках Сюбинаги.

– Идите в мой кабинет, я сейчас приду.

Ночь прохладная, небо усыпано звёздами. Пола палатки стала мокрой от оседающей на ней влаги.

Лагерь погружён в сон. Не спим только мы.

Кабинет открыт. Сюбинаги приходит туда почти одновременно с нами, его тень едва заметна на фоне темного неба. У него в руках два свёртка. Войдя в маленькую комнату, где пахнет еловой древесиной и старой бумагой, он зажигает свет, и я вижу, что в руках он держит наши сумки.

Значит, нам опять надо пускаться в бега, я это знаю. Возможно, я всегда это знал.

Глава X

– Вы уйдёте прямо сейчас, я сложил в сумки всё, что нужно: по две рубашки, бельё, носки и немного еды. Сейчас я дам вам денег, и вы дойдёте полями до Канн. Там сядете на поезд до Монлюсона, а оттуда доберётесь до деревушки, где вас ждёт сестра, она называется…

Морис прерывает его:

– Что происходит?

Сюбинаги опускает глаза.

– Я бы предпочёл не отвечать на этот вопрос, но это неизбежно.

После минутного раздумья он резко говорит:

– Вчера после обеда вашего отца арестовали во время облавы. Его отвезли в «Эксельсиор».

Всё начинает кружиться вокруг меня, неужели гестапо оказалось сильнее, чем царская армия, и в конце концов добралось до папы?

– Это ещё не всё, у вашего отца были при себе документы на его настоящее имя. Это значит, что немцы быстро установят связь между вами и придут сюда. Нельзя терять ни минуты. Уходите, быстро.

Морис уже надел свою сумку.

– А мама?

– Её вовремя предупредили, она успела уехать – куда, я не знаю, но не беспокойтесь о ней, ваши родители должны были заранее продумать, где спрятаться. Всё, бегите. Сюда не пишите и не передавайте никаких новостей, они могут следить за почтой, которую мы получаем.

Я уже тоже надел свою сумку, и она снова оттягивает мне плечо. Сюбинаги выключил свет, мы все трое теперь стоим на пороге барака дирекции.

– Идите по той тропинке, что справа, на дороги не выходите, поезд уходит около семи. До свидания, дети.

Шагаем. Всё случилось так быстро, что я ещё не успел это осознать. Я только знаю, что мой отец в руках у нацистов и немцы, возможно, уже где-то рядом. То-то твидовый пиджак возрадуется, если они нас схватят! А кюре из Ла Бюффа! Священников депортировали и за меньшие провинности. Тот, кто помогает еврею, разделяет его участь – нет, нельзя позволить им поймать нас.

Земля сухая и твёрдая, но шорты и рукава рубашки намокают, когда их касаются трава и листья виноградных лоз.

Лагерь уже далеко. Ночь такая светлая, что гребни холмов отбрасывают тени на равнину и засаженные растениями террасы.

И где этот Монлюсон? Не имею ни малейшего представления. Да, кто-то явно не особо утруждался на уроках географии. Морис наверняка тоже не знает, где это, нет смысла спрашивать. А потом, с железной дорогой можно ни о чём не волноваться, тебя везёт поезд, и ты доедешь.

Но это место должно находиться вдали от моря и всего побережья, вот в этом я уверен. Мне грустно уезжать со Средиземного моря – я непременно вернусь сюда, когда подрасту и когда война закончится.

Дорога идёт вверх. Надо держаться подальше от ферм, чтобы не разбудить собак. Досадно то, что нам всё время приходится идти в обход, а это отдаляет нас от нашей цели.

Морис остановился. Перед нами дорога, её отлично видно, это перекрёсток.

– Надо перейти на тут сторону, шепчет Морис. Если идти прямо, дойдём до Ванса, нам нужно обойти его с другой стороны.

Украдкой перебегаем через дорогу и, взобравшись на откос, снова видим море внизу – широкое, серое, искристое.

Канны, стоящие на его берегу, отсюда ещё не разглядеть. Теперь надо огородами спуститься к вокзалу.

Мы присели на корточки под каким-то деревом. Спешить незачем, идти по городу в такой час было бы слишком опасно, лучше подождать, пока начнёт светать. В этот ранний час так приятно пахнет – запах насыщенный, сухой и немного напоминает мне шинусы в Ментоне.

Мало-помалу формы вокруг нас становятся чётче и цвета – красный, синий, зелёный – занимают свои привычные места. Внизу под нами виднеются крыши домов, они почти сливаются с каменистым склоном.

В полудрёме я пытаюсь поймать первый луч солнца, который вдруг вспыхивает на поверхности воды, словно звук трубы, возвещающий вступление духовых инструментов. Наш выход на сцену.

Снова пускаемся в путь и, пробираясь пустыми виллами, оказываемся в центе города. На улицах попадаются первые велосипедисты, а торговцы первыми начинают открывать гофрированные железные ставни своих магазинов.

Вот и вокзал.

Народу уже много, хотя и не так много, как было в Марселе.

– Два билета до Монлюсона.

Служащий возится со своей машинкой, сверяется с книгами и справочниками – кажется, он никогда не сможет подсчитать стоимость проезда. Наконец он говорит:

– Сто четырнадцать франков двадцать сантимов.

Пока Морис забирает сдачу, я спрашиваю:

– А где будет пересадка?

– Их много. Сначала доедете до Марселя, туда экспресс отправится через сорок пять минут. Потом вам надо в Лион – если задержки не будет, то надо будет подождать на вокзале часа два-три. В Лионе сядете на мотовоз до Мулена, а в Мулене надо будет сделать ещё одну пересадку до Монлюсона. Есть другой маршрут: Роанн – Сен-Жермен-де-Фоссе – Ганна – Монлюсон, либо же Сент-Этьен – Клермон-Ферран – Буржское направление, но, как бы вы ни двигались, всё равно доедете. Только я не знаю, когда именно. Впрочем, куда бы вы сейчас ни направлялись, я вам не скажу, когда вы туда доберётесь и доберётесь ли, так как…

Сложив ладони крестом, он принимается гудеть, изображая рёв мотора и падающих бомб.

– Понимаете?

Ну и балабол.

Подмигнув, он добавляет:

– А если не бомбёжка, не забывайте про…

Сложив вместе кулаки, он нажимает ими на воображаемый детонатор, надувает щёки и багровеет от напряжения.

– Бабах! Понимаете?

Мы киваем, восхищённо глядя на него.

– Но диверсии – ещё не всё! Бывают задержки, остановки, сход с рельсов, развинченные крепежи, а кроме того…

Он складывает руки рупором и начинает мрачно улюлюкать:

– Понимаете?

– Воздушные тревоги, – говорит Морис.