– Сначала учился. Сам. Потом программки пописывал. Продавал. Бате деньжат подкидывал к пенсии. Откладывал. Надеялся, что мы с Маргариткой когда-нибудь из подполья выйдем. Уедем далеко-далеко. Хотя она говорила: «Не получится ничего». Права была.

Парень вздохнул:

– Теперь-то что? Ментам нас сдашь?

– Ментов давно нет. Теперь они полицией называются, – сообщил Дима. Спросил: – Марго к тебе когда теперь наведается?

– Сегодня вечером обещала.

– Вот и отлично. Вместе пойдем.

– Но…

– Вась, давай без «но», – ласково попросил Полуянов. – Выбора у тебя все равно нет.

* * *

Маргарита – как обычно, в черном, с легким рюкзачком за плечами – вышла из электрички. Дачники спешили, толкались тюками. Торопливо расползались к автобусам.

Она переждала, пока схлынет поток. Раньше приходилось притворяться, будто газетенку себе выбирает в одиноком ларьке. Сейчас проще: на платформе поставили кофейный автомат. Заплатила, очень медленно, за двойной эспрессо. Маленькими глотками выпила. Платформа опустела.

Марго вынула из рюкзачного кармашка Васину трубку. Черкнула эсэмэску:

Выхожу.

Любимый обычно отзывался – минуты не проходило. А сегодня вдруг тишина.

Маргарита спустилась на станционную площадь. Телефон молчал.

Ладно. Аппараты и у нее, и у Васи левые. Набрала знакомый номер.

– Риточка? – голос суетливый, странно радостный. – Ты приехала уже?

Сроду он ее не называл деревенским, ласковым имечком.

– Что случилось? – выдохнула она.

– Иду. Иду уже. К нашему месту, – с нажимом произнес Вася.

И запищали гудочки.

Останавливаться и думать – никак нельзя. Площадь малолюдна. Таксисты смотрят внимательно. Маргарита решительно зашагала по разбитой асфальтовой дорожке. Мимо пары ветхих четырехэтажек, детского садика со страшно черными, мрачными игровыми верандами.

Что Василий хотел ей сказать? «Не приходи»? «Спасайся!» Или, наоборот, «Помоги мне!».

Она еще раз набрала номер. Строго начала:

– Ты один?

– Риточка, да, конечно! – с жаром произнес Вася. – Я тебя очень жду, очень люблю.

Слышимость отличная. Говорит на ходу. Можно разобрать, как ветки под ногами хрустят. Как-то очень громко. Хотя обычно Вася осторожно ходит. Словно пантера.

Ладно. Разберемся на месте. Может, почудилось ей просто – нехорошее.

Но прежде чем свернуть с окраины городка в лес, Маргарита подобрала на обочине аккуратный кирпичный обломок с заостренным концом. Изрядный, весом в добрых полтора килограмма.

И ускорила шаг. Нужно оказаться на их месте первой. Тихонько, из засады, посмотреть, все ли с Васей в порядке. Один ли он пришел. А если нет, действовать по обстоятельствам.

* * *

Дима сразу решил: удача сама просится в руки. Надо идти в лес вместе с Василием. И немедленно беседовать с Маргаритой. Неожиданность и натиск всегда впечатляют. Особенно когда поразить надо дамочку.

И лишь когда вышли из дома – а вечер оказался ненастным, небо в плотном кружеве туч, – Полуянов подумал: «А для чего, собственно, action? Зачем мне самому выбивать из Маргариты признание?»

Вечер безупречно тих, деревья замерли. Луной и не пахнет. Какого рожна он вообще потащился вместе с Васей в лес? Не проще ли было скинуть Савельеву диктофонную запись допроса (телефон на запись он включил сразу), и пусть Маргариту колют профессионалы?

Да, когда сам допрашиваешь преступника, статья выходит куда эффектней, чем «по материалам пресс-службы». Но Дима только сейчас – когда они давно за околицей – начал реально осознавать, что, возможно, переоценил свои силы. Два слабака в паре встречаются очень редко. Васек, безусловно, жалок. Но вряд ли таковой же окажется женщина, которая много лет подряд успешно продает авто класса люкс. И носит в себе убийство беззащитной девчонки.

Полуянов остановился. Василек подобострастно обернулся к нему:

– Почти пришли. Мы после оврага вон на той поляне встречаемся.

Дима посмотрел на часы: половина двенадцатого.

Василий перехватил его взгляд, затараторил:

– Мы просто раньше. Маргарита обычно в полночь появляется. Да я позвоню ей сейчас, пусть поспешит. Тут сеть плохая, но иногда берет.

Полуянову вдруг показалось: хрустнула ветка. И снова – звенящая, тревожная, предгрозовая тишина. Резко обернулся: никого.

Василек тем временем вытащил телефон. Сдвинул блокировку. Экран засветился.

«Никогда не привлекай к себе внимания ночью в лесу», – пронеслось в голове давнее армейское наставление.

За спиной снова шорох. Дима подпрыгнул, успел развернуться, увидел: от сосны, из темноты, на него мчится темная поджарая фигура. Подобрался, приготовился к сшибке – но тут из-за спины неожиданно на него бросился робкий узник подвала Василий, сбил подсечкой.

Такого Полуянов не ожидал. Грохнулся на бок. Несостоявшийся десантник немедленно навалился, ткнул лицом в землю, прижал коленом. И Дима не увидел – почувствовал: в голову целится что-то тяжелое, страшное. Отвернуться он не успел. В затылке хрустнуло. И угасающим уже сознанием Дима услышал:

– К болоту его. Там закопаем. А дед молчать будет.

* * *

Надя вздрогнула и проснулась. В глаза казенным, злым светом била лампа, воздух пахнул уколами и дезинфекцией.

«Где я» гадать не пришлось. Больничный запах дочь медсестры Митрофанова впитала с молоком матери. Надя скосила глаза на капельницу, что вцепилась ей в руку, пошевелила ногами. Голова кружится, слабость страшная, но трубка изо рта не торчит. И врачей никого поблизости. Значит, состояние не критическое.

Однако из реанимации не перевели. Мужчин с дамами здесь не разделяют, так что на соседней койке метался, бредил в забытьи какой-то дедок. Простыню сбросил, обнаженные чресла напоказ (жалкое зрелище!).

«Опять рядом старичок», – усмехнулась Надя.

Ура. Она снова может шутить.

Как бы хорошо сейчас – словно в американском фильме! – выдернуть из вены иголку капельницы и поскорее бежать отсюда!

Одежду только взять негде. А покидать больницу голой – не боевик, но совсем другой жанр. Да и к чему геройство? В реанимации без нужды не держат. Значит, ее жестко отравили. Печенка – Митрофанова нащупала – выпирала из-под правого подреберья болезненным кругляшом. Терпи, Надежда. Спокойно лежи рядом с умирающим старичком. Восстанавливай силы.

Часов здесь – словно в казино – не имелось. Но в скудное окошко у самого потолка она увидела: светлая среднерусская ночь. До рассвета изрядно.