В двух метрах от музыкантов танцевал ребенок — девочка лет трех-четырех, и Корсак, вскинув руки, закружила вокруг нее, плавно поворачиваясь под мелодичный сингл Рианны, приведя своей компанией малышку в восторг.

Агния на самом деле танцевала, как чувствовала песню, пропуская ноты сквозь себя, смотрела на меня и напевала слова. Все было ей знакомо — и импровизированная сцена, и публика, внимание и восхищение в чужих глазах, но ничего не сковывало тело.

Не смутившись, она приблизилась к микрофону и помогла девушке-вокалистке достойно оформить центральную часть песни — вытянуть самые сложные ноты, идеально повторив за оригиналом все полутона и переходы. Вновь отошла от микрофона, мягко поворачиваясь под музыку, опуская и поднимая руки, покачивая бедрами — идеальная дочь своих знаменитых родителей. Танцуя не для публики, для себя, а потому свободно.

Эта свобода и притягивала взгляды зевак, и, конечно же, мой взгляд тоже.

Ребята-музыканты, смекнув, что народу вокруг прибавилось, продолжили петь, и Агния, засмеявшись, вновь присоединилась к солистке — невысокой, молоденькой девушке с тонким голосом. Она бы наверняка ее перепела, если бы захотела, но не сделала этого, лишь усилив вокал.

Удивительно, как иногда бывает щедра природа. В голове мелькнула мысль: «И что эта девушка делает на физико-математическом факультете? Ей бы учиться в театральном…

Но тогда бы я никогда ее не встретил».

— Танец для моего парня Антона! Морозко! — Агния сложила губы и послала мне воздушный поцелуй. — Для тебя!

И закончила танец смехом.

Поблагодарила ребят-музыкантов, которым уже насыпали в футляр для гитары немало денежных купюр, подняла на руки малышку и чмокнула ее в щеку.

Я тоже приблизился к музыкантам и положил в футляр деньги, достав бумажник из кармана джинсов — не зря же Корсак так старалась. Но если честно, от волнения едва ли соображал, что делаю. Взгляд так и прикипел к девушке — я снова стоял у стены родного факультета в числе других студентов и смотрел, как черноглазая красавица Корсак шла по коридору, а все вокруг оборачивались ей вслед.

Так что же такая девушка, как Корсак, делала здесь… со мной? С таким парнем, как я? С ботаном, который не мог ей ничего предложить?

Ей не давали прохода выпускники, на нее обращали внимание мужчины-преподаватели. Что же брюнетке понадобилось… от меня?! И почему в последнее время мою память все больше ранил наш разговор с Трущобиным? Его однажды произнесенные слова:

«…Сам понимаешь. Такую роскошную девчонку, как Агния, не каждый может себе позволить. Подарки, внимание, то, се… Я уже молчу о ее семье и запросах. У нее одна тачка стоит больше, чем моя квартира. А ты у нас кто? Вроде как пролетарий? Да еще и тип, повернутый на физике.

— Да, все так. И что?

— А то! Не стыкуются параллельные прямые и не рисуется картина маслом, как ни крути…»

Не стыкуются.

Смелая малышка с криком «Папа!» запрыгнула на руки молодому мужчине, а Агния подошла ко мне. Головы любопытных повернулись в нашу сторону… Точнее, в ее сторону.

Она подошла не спеша, с улыбкой и без стеснения — словно мы остались с ней в этой реальности одни, и подняла лицо. Больше не было ни праздных зевак, ни музыкантов, только мы.

— Ну как, Морозко, я справилась? — лукаво распахнула ресницы. — Тебе хоть немного понравилось?

Мне не могло не понравиться, сердце глухо и сильно билось в груди, будто у края пропасти, и губы раскрылись в ответе:

— Да.

Мне хотелось протянуть руки, почувствовать под ладонями девушку, и не думать ни о чем!

Корсак подступила ближе, как будто угадала мои мысли. Ее грудь коснулась моей, руки оплели шею, она сняла с меня очки, и расстояние исчезло. А вместе с ним и оборвалось дыхание.

Не отрывая от Агнии взгляд, я медленно втянул ее запах, пропадая в темных глазах…

— Морозов, если ты меня сейчас не поцелуешь, люди не поймут, слышишь? Сделай это наконец-то для нас. Сразу станет легче, обещаю…

Сознание затянуло туманом, и от желания дернулся кадык. Я обнял ее свободной рукой за талию и притянул к себе. Наклонив голову, поцеловал в губы… и чуть не сошел с ума, ощутив, какие они мягкие.

Агния

Поцелуй у Морозова получился нежным и осторожным. Я едва не застонала от отчаяния, когда его губы дрогнули, так и не решившись на большее, и сомкнулись. Парень отпустил меня и отстранился. И, конечно же, его щеки полыхали и поднималась грудь.

Впрочем, мы оба тяжело дышали, но теперь сделать вид, что ничего не случилось, не получится. Стрела должна была задеть и его сердце тоже, должна! Иначе все между нами теряло смысл. Абсолютно все!

— Вот видишь, Кудряшка, прошло всего полчаса, у нас второе свидание, а ты меня уже поцеловал. Это судьба!

Мы отошли с Антоном в сторону, и я вернула ему очки.

— Ну что, — спросила с усмешкой, — не отравился ядом?

Желваки у Морозова снова натянулись, что означало одно: момент слабости у парня уже минул. Он протянул мне куртку и прошелся жесткой пятерней по своим волосам.

— Оденься, Корсак, прохладно. Ты почти раздета, — сказал глухо.

Я редко кого слушала в своей жизни, но не в этот раз.

— А ты что же, переживаешь? Ну, хоть немного?

Он качнул головой.

— Хоть немного.

— А может быть, я тебе даже нравлюсь, а, Морозко? Давай, ты признаешь это, и мы продвинемся дальше?

— Нет.

— Ты как будто не уверен?

Морозов смотрел куда угодно, но только не на меня, теперь же повернулся и взглянул прямо — каким-то больным взглядом светло-карих глаз, но вместе с тем отчаянным. Сказал с раздражением в голосе:

— Агния, чего ты хочешь? Ты хотела встреч со мной — я прихожу. Отношений при людях? — Я делаю, что могу! Так, может, ты выбрала не того парня? Любой будет рад быть с тобой! Зачем тебе мои чувства? Я уже сказал, но повторю: если ты откажешься от договора, то я верну тебе деньги!

А вот это он зря, я умела разговаривать твердо.

— Мне не нужны деньги, мне нужен ты.

— Но для чего я тебе нужен?

Я не выдержала. Трудно объяснить слепцу то, что нельзя показать на пальцах. Забрав свою куртку у парня, резко надела на себя.

— Одежду подавать и напитки носить! Считай, что такая стерва, как я, таким образом поднимает себе самооценку! Ясно?

— Более чем!

Но злость, как появилась, так же быстро и исчезла. Играла другая музыка, звучала другая песня — уже не про нас, но мы-то остались. И сейчас смятение точило душу не только Морозову.

— Пойдем, Морозко, не хочу с тобой спорить, — я устало выдохнула, поправляя волосы. — Мы же вроде в кино собрались…