которого в активе пока не более полутора десятка приличных стихотворений, принимается за издание своего первого сборника. Со своими приятелями по художественному училищу 15-летним Василием Чекрыгиным и Львом Шехтелем он в буквальном смысле рисует свою первую книжку, на обложке которой изображает чёрное пятно и жёлтый бант. Это «пятно», которое, как рассказывал Шехтель, «можно признать просто за растёкшуюся чернильную кляксу, имеет в основе реальный прообраз: это галстук-бабочка, который тогда носил Маяковский. На фотографиях, сохранившихся от того времени, галстук этот запечатлён». Открывался сборник портретом поэта, помещённым на обороте обложки из грубой бумаги, который нарисовал Л. Ф. Шехтель, по всей видимости, не ставивший перед собой задачи добиться точного сходства с оригиналом, ему было существенно важнее передать образ «байроновского поэта-корсара» со «сдвинутой на брови широкополой чёрной шляпой». Три первые иллюстрации сделаны Львом Шехтелем, остальные — Василием Чекрыгиным. По новой традиции футуристов, иллюстрации существовали отдельно от содержания книжки. Со слов Шехтеля, увлекавшегося древнерусским искусством, это была «свободная транскрипция Ферапонтовых фресок», написанных в XV веке великим Дионисием и его сыновьями. Текст сборника «Я!» шрифтом решили не набирать — стихотворения своим характерным почерком переписал В. Н. Чекрыгин. Затем всё это воспроизвели с помощью ручного литографского станка. Такое нарочитое пренебрежение к заранее заданной геометрик типографского шрифта было свойственно большинству футуристических изданий, предпочитавших «свободное изображение» текста. Был переписан от руки и воспроизведён литографским способом «Изборник» Велимира Хлебникова. Обложка его, однако, была набрана, но для этого были использованы литеры разного кегля и рисунка.

Первый сборник стихотворений В. В. Маяковского «Я»

Печать книжки с общим тиражом в 300 экземпляров профинансировал Л. Шехтель — вложил в дело 30 рублей. Автор сам разносил их по магазинам и лавкам, и при цене продажи 35–50 копеек за экземпляр проект окупился. И вновь Валерий Брюсов — этот «Медный всадник русской речи» — довольно высоко оценил поэтический дебют: «У молодого поэта есть самостоятельные образы». После первых положительных откликов стихи Маяковского начали печатать во всех футуристических альманахах с оригинальными названиями «Молоко кобылиц», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас» и пр.

По мнению большинства историков, на протяжении столетий радикализм в искусстве считался предвестником общественно-политических катаклизмов. И в этот раз это правило не стало исключением. На фоне модных экспериментов с творческой формой и содержанием убийство 28 июня 1914 года в Сараево студентом Таврило Принципом эрцгерцога Австро-Венгерской империи Франца-Фердинанда — любимца могущественного императора Германии Вильгельма II — было тому очевидным подтверждением. Наследник престола с супругой приехал в Сараево для ознакомления с новыми, только что аннексированными территориями — Боснией и Герцеговиной, «вернувшимися в родную гавань». На беду, террорист оказался членом подпольной террористической организации «Млада Босна» и сторонником националистического объединения сербских офицеров «Чёрная рука»[48], провозгласившего своей основной политической целью борьбу за объединение всех южнославянских народов в Великую Сербию.

По мнению писателя-историка Марка Алданова, в этот период «по случайности, в 1914 году судьбы мира были в руках двух неврастеников». Первый — император Вильгельм II, второй — министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Бертхольд фон унд цу Унгаршитц, для которого гибель эрцгерцога оказалась достаточным основанием для обвинения Сербии в политическом заговоре. Не ставя в известность престарелого императора Франца-Иосифа I, граф лично написал и самостоятельно направил сербам ультиматум, в котором потребовал, чтобы Сербия произвела чистки государственного аппарата и армии от офицеров и чиновников, известных своими анти-австрийскими настроениями, немедленного ареста виновных в терроризме и разрешении австрийской полиции проводить на сербской территории следственные действия, необходимые для дальнейшего расследования совершённого террористического акта. На выполнение указанных требований давалось 48 часов. Сербы практически сразу согласились на все условия ультиматума, за единственным исключением, касающимся допуска австрийских следователей. Германская разведка усугубила и без того напряжённую ситуацию докладом кайзеру о том, что во время похорон эрцгерцога 12 сербских террористов планируют совершить его убийство. Кайзер благоразумно на похороны не поехал.

Но и до резонансного убийства императорских особ обострение ситуации на Балканах и в восточных регионах Австро-Венгрии повсеместно связывалось с активностью российской военной разведки и ведением пропагандистской работы среди православного населения, что, по мнению австро-венгерских властей, уже вызвало массовый переход угорских русинов из греко-католичества в православие. Официальные власти восприняли данную ситуацию как непосредственную угрозу национальной безопасности и всячески стремились положить конец нежелательным для них конфессиональным процессам путём прямого насилия и уголовных преследований русинского населения.

Апофеозом масштабной антироссийской кампании стало проведение в городе Мармарош-Сигет, административном центре одного из комитатов в северо-восточной части империи, громкого судебного процесса по обвинению лиц духовного звания и местных крестьян — русинов — в государственной измене.

В обвинительном заключении, предъявленном архимандриту о. Алексею (Кабалюку)[49] и ряду других лиц, было указано, что «означенные лица находятся в сношениях с графом Бобринским, жительствующим в Петербурге, русским подданным, председателем „Русского национального союза“ (…) с Евлогием Холмским, Антонием Житомиро-Волынским, православными русскими епископами, с афонскими, холмскими, московскими, киевскими, почаевскими и яблочинскими православными монахами, и получают от них денежную поддержку (…) Они вошли в соглашение с целью обратить униатских жителей государства в православную русскую веру (…) Всё это делалось с целью присоединения означенных территорий к русскому государству и подчинения их скипетру русского царя» [1, с. 52].

Архимандрит о. Алексий (Кабалюк) 31.12.1945

Несмотря на то что официально в Габсбургской империи православие не было запрещено, а в Буковине было даже преобладающим вероисповеданием, на практике же попытки изменить веру жестко пресекались властями[50].

Надо сказать, что значительную роль в развитии православия в Карпатах действительно сыграл талантливый проповедник о. Алексий. Сам по рождению — галичанин, он личным примером и активной миссионерской деятельностью привёл к православию около 14 000 человек. Поэтому предъявление ему обвинения в ведении пророссийской пропаганды было вполне ожидаемым, успешного служения ему не простили.

С первых дней политический процесс привлёк к себе самое пристальное внимание не только австро-венгерской, но и международной общественности. Славянская пресса Австро-Венгрии освещала его довольно подробно и даже сочувственно, многие СМИ при этом подчёркивали, что основное преступление обвиняемых заключалось лишь в распространении православной церковной литературы. В России реакция на притеснения «братьев по вере» была более чем спокойная — российские наблюдатели, говоря о процессе, высказывались весьма сдержанно, на что у них были веские причины. Как сообщал российский консул в Будапеште М. Н. Приклонский, «венгерское правительство уверено, что российское правительство не причастно к пропаганде среди угроруссов, но уверено, что таковая пропаганда ведётся на деньги Священного Синода и гр. Бобринского». Дипломат срочно запросил инструкций, а также попросил уточнить позицию