том, что люди, постоянно рискующие, и есть те самые страстные игроки, которые находят смысл своего существования в игре, являясь адреналиновыми наркоманами. Они же — самые отчаянные воины, благодаря которым и выигрываются сражения, и чьи имена вы никогда не найдёте в списках на награждения. Это самая малочисленная и самая отважная часть общества.

По всей видимости, Владимира Владимировича можно отнести именно к третьей категории, так как, по воспоминаниям тех, кто его знал, он никогда не играл ради выигрыша.

Здесь снова потребуется ссылка на современную психиатрию, в соответствии с которой предпосылками такой зависимости являются:

— длительный разрушительный стресс, провоцирующий искать «успокоение», «отвлечение» в игре, который может быть взаимосвязан с женским полом, повышенным суицидальным риском, наличием различных психических расстройств в семье;

— повышенная потребность в острых ощущениях — связана с наличием в семье людей с алкогольной зависимостью;

— криминальность и склонность к одиночеству, берущие начало в криминальной истории жизни пациента (аресты, противоправные действия).

Дальше опять сошлёмся на Дмитрия Быкова: «Все игры Маяковского — как правило, разновидность пасьянса, поиск ответа на императивный вопрос: да или нет. Это проистекает от непрерывно нарастающей, копящейся неуверенности в собственном raison d’etre, праве быть: Маяковский играет с приятелями в трамвайные билетики — у кого больше сумма цифр; с попутчиком — кто угадает количество шагов или шпал до столба; бильярдом он увлекался скорее эстетически — „отращиваю глаз“, но, если доходило до пари, играл до тех пор, пока не отыгрывался. Тут опять суеверие: нельзя уйти проигравшим. Значит, дальше в жизни всё пойдёт по нисходящей, сплошные проигрыши. И он мучил соперника, заставляя терпеть бесконечные отыгрыши — на бильярде, где чаще выигрывал, или в карты, где особенно удавался ему покер. Шахматы не интересовали его совершенно — там играешь не с судьбой, а его, как и суеверного Пушкина, больше всего интересовал именно прямой контакт с ней, её ответы на свои вопросы» [1. 43].

Вроде бы клиническая картина понятна: с точки зрения современных исследователей творчества поэта он являлся законченным психопатом.

Вениамин Каверин с глубоким знанием дела описывал подобное психологическое состояние героя своего романа «Двухчасовая прогулка» Осколкова: «В молодости он лечился от бессонницы гипнозом. Почему бы вновь не испытать это средство? Врачи отказывались — страсть к игре не болезнь, это черта характера, а характер нельзя лечить (…) Приходилось мириться с неприятным странным ощущением — на следующий день после сеанса он чувствовал, что кто-то неведомый, неуловимый постоянно находится рядом с ним. К вечеру ощущение проходило…»

Тем не менее очевидно, что процесс игры занимал Маяковского существенно больше её результата. Да, выигрыш — обязательное условие, призванное подтвердить наличие избранности и фарта (без него никак!).

Что-то очень похожее мы находим в рассказе «Большой шлем»[43] у Леонида Андреева: «Карты давно уже потеряли в их глазах значение бездушной материи, и каждая масть, а в масти каждая карта в отдельности, была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью. Масти были любимые и нелюбимые, счастливые и несчастливые. Карты комбинировались бесконечно разнообразно, и разнообразие это не поддавалось ни анализу, ни правилам, но было в то же время закономерно. И в закономерности этой заключалась жизнь карт, особая от жизни игравших в них людей. Люди хотели и добивались от них своего, а карты делали своё, как будто они имели свою волю, свои вкусы, симпатии и капризы» [1.8].

По старым воровским понятиям «законник» не может отказаться от карточной игры. Во всех случаях он обязан был ответить на вызов — сыграть, тем самым проверяя себя на наличие или отсутствие везения, при этом, вне зависимости от ставки, риски у него всегда смертельные — тут можно потерять не только статус «лидера преступной среды», но и голову. Для бывшего арестанта В. Маяковского это такой же безальтернативный путь. Так что неудивительно, что его постоянным спутником во всех поездках был шикарный кожаный футляр с двумя колодами игральных карт и наборами для игры в кости и chemin defer (игры в рулетку).

Борис Пастернак вспоминал о Маяковском, что тот «в отличие от игры в разное разом играл во всё», а их знакомство состоялось в районе Никитской улицы в Москве — Владимир Владимирович сидел на бульварной лавке с Ходасевичем и играл в орёл и решку. Ходасевич проиграл.

Как всякий рисковый человек, Владимир Владимирович, выбирая между свиданием с любимой девушкой и игрой, естественно, выбирает игру. В период романтических отношений с Верой Шехтель своё отсутствие на свидании с ней он объяснил в записке, написанной карандашом на папиросной коробке «Ява»: «Милая Веранька! Не надо на меня ругаться (верно!). Я маленький слабовольный человек, меня увлекли коварные и злые люди. Шлю Вам извинениями мою визитную карточку. (Не сердитесь, не надо.) Ваш гнусный мрачный кретин В. Маяк». [1. 161] Вера Фёдоровна всю жизнь хранила эту картонку как талисман.

Эльза Триоле (Каган) — сестра Лили Брик, подруга, постоянный переводчик[44] и помощник Владимира Владимировича во время его визитов во Францию — рассказывала ещё об одном довольно характерном эпизоде, когда во время пребывания в Париже тот, возвращаясь с Монмартра, на одном из домов увидел вывеску в виде золотого венка: «Володя метко бросает трость через отверстие в венке, кто-то берёт трость и тоже пытается бросить её сквозь венок… Володя всех обыгрывает: у него меткий глаз и рука, да и венок почти на уровне его плеча…» [1.295]

Эльза вспоминала и о том, что поэт предпочитал вместо установления деловых отношений с серьёзными людьми играть с ними: «прежде всего в карты, потом — на биллиарде, потом во что угодно, в тут же изобретённые игры. Преимущественно — на деньги, но также — ради всевозможных фантастических выдумок» [1.5].

И ещё об одном «состязании», придуманном Маяковским в Париже, которое было, конечно, верхом цинизма. Перед первой возможной поездкой в Америку, которая постоянно откладывалась, Владимир Владимирович ждал американскую визу. Предварительно полученные им гонорары в сумме 25 000 французских франков (около 1000 американских долларов; сумма по тем временам была значительная: автомобиль «Форд» чёрного цвета стоил 300 $. — Авт.) поэт хранил в гостиничном номере, который вроде бы как обворовали. Из патовой ситуации удалось выбраться, получив давно ожидаемый аванс 2000 рублей (21 000 франков) за издание четырёхтомного собрания стихотворений в Москве — помог А. В. Луначарский. Но этих денег для американского турне всё равно было недостаточно. Маяковский решил собрать недостающие средства для продолжения поездки на месте. Вместе с Эльзой Юрьевной, обнаруживая какого-либо русского посетителя в парижском бистро и оценив его материальные возможности «на