— нельзя». Маяковский повторял четверостишие из той тетради, что у него отобрали надзиратели при выходе из Бутырки:

В золото, в пурпур леса одевались,

Солнце играло на главах церквей.

Ждал я: но в месяцах дни потерялись,

Сотни томительных дней.

Впоследствии поэт никогда не жалел о той навсегда утраченной тетрадке. По его мнению, всё написанное с ней было «ходульно, рев-плаксиво». Про себя думал: «У меня уже сейчас правильное отношение к миру. Только нужен опыт в искусстве. Где взять? Я неуч. Я должен пройти серьёзную школу. А я вышиблен даже из гимназии, даже из Строгановского. Если остаться в партии — надо стать нелегальным. Нелегальным, казалось мне, не научишься. Перспектива — всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется? Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами? Ведь вот лучше Белого я всё-таки не могу написать. Он про своё весело — „в небеса запустил ананасом“, а я про своё ною „сотни томительных дней“. Хорошо другим партийцам. У них ещё и университет».

Безусловно, этот тюремный «университет» дал Владимиру Маяковскому достаточно много: самодисциплину, требовательное и критическое отношение к себе и своей работе, несомненные лидерские качества.

Ну и, конечно, любовь к азарту…

Единственная государственная награда, имевшаяся у Владимира Маяковского, — серебряная медаль «За усердие», точнее — деньги, полученные за её залог, однажды были поставлены им на кон во время карточной игры в кабаре «Бродячая собака». Благодаря потомкам штабс-капитана Василия Царикова, который и ссудил необходимые средства азартному поэту, она сейчас находится в экспозиции Государственного музея В. В. Маяковского.

После своего освобождения и до конца своих дней Владимир Владимирович будет играть всегда и во всё. Если по статистике А. С. Пушкин, который числился в полицейском реестре как «известный в Москве банкомёт», проигрывал три из четырёх карточных игр, то В. В. Маяковский три из четырёх, наоборот, выигрывал.

Багровый и белый отброшен и скомкан,

в зелёный бросали горстями дукаты,

а чёрным ладоням сбежавшихся окон

раздали горящие жёлтые карты.

Бульварам и площади было не странно

увидеть на зданиях синие тоги.

И раньше бегущим, как жёлтые раны,

огни обручали браслетами ноги.

Толпа — пестрошерстая быстрая кошка —

плыла, изгибаясь, дверями влекома;

каждый хотел протащить хоть немножко

громаду из смеха отлитого кома.

Я, чувствуя платья зовущие лапы,

в глаза им улыбку протиснул, пугая

ударами в жесть, хохотали арапы,

над лбом расцветивши крыло попугая.

(Маяковский В. В. Ночь, 1912)

Памятью о длительном содержании в одиночке можно считать и тот факт, что, несмотря на свой почти двухметровый рост, поэт всегда выбирал для своего жилья самые маленькие комнаты в квартирах или номера в отелях, где ему приходилось останавливаться, впрочем, как и привычку бывалых арестантов не браться рукой за дверные ручки или лестничные перила.

Я стукаюсь

о стол

о шкафа острия —

четыре метра ежедневно мерь.

Мне тесно здесь

в отеле Istria —

на коротышке

rue Campagne-Premiere.

Мне жмёт.

(Маяковский В. В. Верлен и Сезанн. 1925)

Близко знавшие поэта вспоминали, что: «азарт у Маяковского был в крови; страстный игрок, он проводил каждую свободную минуту за карточным или бильярдным столом. Так будет всю жизнь, даже тогда, когда исчезнет необходимость играть ради денег: где бы он ни оказался, первым делом он находил бильярдную и узнавал имена местных картежников» [1.295].

Юрий Анненков периодически играет с Маяковским в аристократический крокет (по 50 коп. партия). «Однажды летом 1914 года, незадолго до объявления войны, Маяковский проиграл мне несколько партий подряд. Он был азартен и начинал горячиться. Он играл лучше меня, но я знал все неровности нашей площадки (дело происходит в имении родителей Анненкова в финской Куоккале. — Авт.) и потому бил шары наверняка. Проиграв три рубля, Маяковский отбросил молоток и предложил мне возобновить игру ночью.

— На пять целковых, — добавил он.

— Почему ночью? — спросил я.

— Я научу тебя играть в темноте, — ответил Маяковский, — айда?

— Айда!» [1.5]

Михаил (Израиль) Шрейдер — начальник специальной валютной группы Экономического отдела Ленинградского ОГПУ — познакомился с Владимиром Владимировичем во время круиза на теплоходе «до Батуми и обратно». Вместе с чекистом путешествовал его коллега по ЭКУ ОГПУ Семён Римский[41] с семьёй.

Так как Маяковский по каким-то причинам оказался в 3-м классе (были такие специальные билеты на пассажирскую палубу), то чекисты пригласили его к себе в каюту. М. Шнайдер оставил об этих днях свои воспоминания, в которых писал: «В те же дни мы все вместе ходили завтракать, обедать и ужинать в ресторан. Причём Маяковский никому не позволял платить, когда находился за столом, а рассчитывался сам, заявляя, что он всех угощает. Но зато он организовывал своеобразные пари: за обедом или за ужином мы брали несколько бутылок виноградного натурального вина, и, когда бутылки бывали уже пустыми, Владимир Владимирович, обращаясь к кому-либо из нас, спрашивал, беря в руку одну из бутылок:

— Ну, сколько осталось капель в этой бутылке?

Называли цифру: три, пять, семь и т. д., а Маяковский переворачивал бутылку вверх дном над бокалом и начинал выливать остатки вина, считая капли. Кто из назвавших цифру ошибался, тот и платил за дополнительное виноградное вино» (Тепляков А. Г., Шиловский Д. М. Маяковский, Брики и чекисты).

В своей книге «Тринадцатый апостол» Д. Л. Быков называет Владимира Маяковского игроманом, объясняя его зависимость наличием психического заболевания: «Что до игромании, она известна в двух формах: первая — одержимость азартными играми, происходящая либо от прямой корысти, либо от маниакальной сосредоточенности на самом процессе игры. Вторая — по сути, продолжение тех же обсессий[42], проистекающее от постоянной неуверенности в себе и, собственно, в своём праве на существование».

Возможно и такое объяснение. С медицинской точки зрения психиатры относят таких людей к трём основным категориям:

— первая — люди никогда, ни при каких обстоятельствах не рискующие;

— вторая — люди, рискующие по мере надобности, то есть в ситуациях, когда риск просто неизбежен;

— третья — люди, которые рискуют всегда, и жизнь без риска для них, как еда без соли, — бессмысленна и нелепа.

Из этой классификации можно легко сделать вывод о