Она вспомнила, как лежала в специальном кресле, смотрела на последние приготовления медиков, вспоминала разговор с врачом и маленького Толика.

Никто не смотрел ей в глаза. Каждый из присутствующих делал свое дело. Женщина-анестезиолог деловито набирала в шприц медикамент, после которого пациентка уснет ровно настолько, чтобы гинеколог успел сделать свое дело. Врач и медсестра в масках тихо переговаривались, стоя рядом с ее креслом, а Вика чувствовала себя одинокой и никому ненужной, почти онемевшей от того, что собиралась совершить.

Врач наклонился и тихо сказал:

- Не беспокойтесь, все будет хорошо.

У нее зашумело в ушах.

Хорошо?! О Господи! Хорошо уже не будет никогда, если она... сейчас...

Ни Эда, ни ребенка - крохотного существа, которое она видела на УЗИ, хоть и не хотела смотреть. Никого, кто принадлежит ей, и кому хочет принадлежать она.

Вика приподнялась и закричала.

- Я не смогла.

Теплые руки взяли ее за плечи и повернули на сто восемьдесят градусов, а затем прижали к худому телу, ставшему таким родным. Она уткнулась лицом в футболку и лишь тогда позволила себе расплакаться - от ужаса, что могла совершить непоправимое. Она впервые плакала в его руках, а Эд терпеливо и все также молчаливо обнимал ее.

Когда рыдания сменились всхлипами, Эд поднял ее на руки и уложил в кровать. А затем начал успокаивать так, как умел.

Его нежные прикосновения снова довели Викторию до слез. Она так мечтала о них, так желала, что чуть не лишилась навсегда. Что бы она тогда делала? Наверное, ее жизнь на этом и закончилась бы.

- Я люблю тебя, - почти в прострации пробормотала Вика на самом пике и тотчас уснула.

Глава 27

Яна протянула руку и ласково коснулась кремовых лепестков фрезии. Розовые и белые тюльпаны оттеняли их изысканный цвет и подчеркивали хрупкость. Девушка любовалась цветами, потерявшись во времени.

Ей так редко дарили цветы, что она порадовалась бы даже единственному экземпляру, особенно если он - от Остапа. А этот букет казался ей совершенным.

Медсестра из приемного отделения принесла его в ординаторскую и при всех почти торжественно отдала Яне, а затем, подмигнув, всунула смущенной девушке конверт. Синичка почти не слышала последовавших комментариев и восклицаний. Яна не сомневалась, что даже если медсестра не прочитала текст на карточке, все и так догадались, от кого цветы.

Татьяна Михайловна вручила растерявшейся Яне дежурную вазу и шепнула на ухо: "Даря женщине фрезии, мужчина вверяет ей свое сердце".

Тогда Яна не слишком задумывалась над сказанным. Сейчас же, на закате дня, она получила возможность спокойно, без свидетелей полюбоваться на сюрприз, а еще подумать над словами коллеги.

Не то, чтобы она сомневалась в признании Остапа при расставании, но на расстоянии все вполне могло предстать немного в другом свете. Если чувства недостаточно сильны. Хотя, если судить по записке и СМС...

"Уже скучаю и очень надеюсь на скорую встречу. Твой Остап".

"Мой Остап".

Любуясь кремовой нежностью, она повторяла эти слова, как мантру.

- Домой собираешься?

Яна обернулась и улыбнулась вошедшему.

- А ты?

Сергей подхватил стул и устроился рядом.

- Я дежурю.

- Что-то не хочется домой.

Если бы Остап не улетел, она только об этом и мечтала бы: вдвоем, без свидетелей и совсем не важно, чем они при этом станут заниматься. Хотя...

- Ты не могла бы думать о чем-то другом. Я, между прочим, мужчина холостой. В конце концов, я просто мужчина. А у тебя сейчас такой вид...

- Извини, - пробормотала Яна, но улыбку не сдержала.

- Это и есть - тот знаменитый букет, который поставил на рога весь приемный покой. К нам еще ни разу не заходил курьер с таким большим веником и не интересовался на весь коридор, где он может найти госпожу Синичку.

- Господи! Что, правда?

- Ну, такие события любят обрастать слухами, так что ручаться не могу. Но если судить по размерам того, что я вижу...

- Хоть ты не издевайся.

- И не думал. А что в письме? Кроме "Твой Остап", конечно.

- В этой больнице личная жизнь отсутствует, как таковая.

- Личная жизнь для врача - большая роскошь, знаешь ли.

Произнося эти слова, Вороной вдруг погрустнел, и Яна коснулась его плеча ладонью.

- Ты преувеличиваешь. Все не настолько плохо.

- Я знаю, о чем говорю. Во всяком случае, у хирургов это очень частое явление.

Яна помнила, сколько раз все перипетия в семье Сергея становились поводом для сплетен. Это происходило давно, но, наверное, сыграло немалую роль в его разрыве с женой. Кто знает, как бы все сложилось, если бы не внешнее вмешательство.

- Сереж, у тебя все еще будет хорошо. Вот увидишь.

- Наверное, - Сергей ткнулся носом в цветы и заявил: - Весной пахнут. Вчера Галя звонила из Америки.

Вот оно в чем дело! Объявилась жена и разбередила старые раны Вороного.

- Ты с ней разговаривал?

- Почти нет. "Привет", думаю, не считается. Она позвала к телефону Катюху, а я не подслушивал. Чего, спрашивается, ей вздумалось звонить в мой дом? Она всегда разговаривала с Катей, когда та гостила у ее родителей.

- Возможно, ей хотелось услышать и твой голос?

Сергей дернулся, как от пощечины.

- Только не нужно этого...

- Чего?

- Сострадания. Все это время мы прекрасно справлялись без нее. К тому же она ясно дала мне понять, что... безынициативный муж - то есть я - ей ни к чему. У меня, видите ли, нет амбиций. Черт бы их побрал!

- Она могла передумать.

- Ладно, я могу понять, что ей хотелось туда поехать. Пригласили в НИИ и все такое. Но что бы я там делал? Занимался домашним хозяйством? Меня там никто не ждал. Пришлось бы учить английский, сдавать кучу разных экзаменов - неизвестно сколько раз, и потом выбиваться кучу лет в люди. И все это при самом лучшем раскладе, когда здесь у меня есть стоящая работа, и дочь воспитываю я, а не няньки!

Последние слова он почти кричал, и Яна не стала ему противоречить. Она лишь сочувственно, но твердо произнесла:

- Ты - замечательный отец, и талантливый хирург.

Он скосил на нее глаза и пробубнил:

- Только не перестарайся, а то я поверю.

- Я никогда не лгу.

- Знаю. Кстати, у твоей Терезы Вацлавны восстановился ритм.

- Правда? Уже бегу к ней.