Нет, еще раньше. Я врала с той самой минуты, когда пригласила его на свидание.

Эту вину так просто не загладишь. Если ее вообще можно искупить. Но иного выхода из сложившейся ситуации я не видела. Ошибки следует исправлять. Каким бы болезненным ни был процесс.

И как бы плохо я ни сделала человеку, которому меньше всего на свете хотела причинить боль.

Только я уже ее причинила. И с этим ничего не смогу поделать. Я все-таки нашла силы, чтобы посмотреть в светлые глаза. Еще вчера я боялась спросить, знает ли он о жертвоприношениях в ГООУ, и увидеть в них подтверждение своим догадкам. Сегодня права задавать подобные вопросы у меня уже не было.

Эта тайна останется с тобой, Макс. Как и другие твои секреты.

Я выдохнула, сжимая в руках картонный стаканчик. Пусть этот разговор и необходим, легким он не будет.

– Макс… Нам надо поговорить.

«Ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я…»

Переворачивая пожелтевшую от времени страницу «Мастера и Маргариты», я покосилась на Диза. Тот опять задремал посреди лекции, откинулся на спинку стула и натянул капюшон толстовки посильнее. А я вспоминала. Прошлый семестр. Разговоры на пустой кухне. Кубик льда на ладони. Фланелевую рубашку под щекой. Тогда он охранял мой сон, как он заявлял, вовсе не из благородства, но…

Прогнать я его тоже не сумею.

Даже не захочу.

Главное, чтобы и он меня не прогнал. Потому что выбор теперь за ним.

Я свой уже сделала.

«Не иди к нему», – попросил меня Макс вчера. Я тогда смотрела на побелевшие костяшки его пальцев и чувствовала, как мне нестерпимо стыдно. Но делать вид, что не знаю, о ком речь, не стала. Хотя бы это я ему была должна.

Прости, Макс. Не смогу.

«К кому угодно, но не к нему. Он не полюбит тебя. Бросит, когда ему наскучишь. И что будет с тобой тогда?»

Я отдавала себе в этом отчет. Демоны не любят, все мне повторяли. Только это ничего не меняло. Для меня – нет. Забавно, как, пытаясь объяснить Карис любовь, я ни одним словом не упомянула взаимность. Зато вспомнила про «вопреки», которых в нашем с Дизом случае было более чем достаточно. Я усмехнулась. Что просила, то и получила.

А что будет потом… Возможно, у меня не будет этого «потом». Но теперь у меня появился шанс на «сейчас». Если я только найду способ, как сказать это Дизу…

Потому что пока я не представляла, как все это можно облечь в слова.

«Я знаю, ты говорил, что тебе нравится Эрика, но помнишь, в прошлом семестре я тебе тогда сказала «нет»? Я передумала. И ты, конечно, не обязан ничего по этому поводу делать, но подумай, ладно? Только не очень долго, а то я тут умираю и вечно ждать не смогу…»

Ну уж нет. Особенно последняя часть. Никто не захочет связываться с умирающей девочкой. Смерть имеет такой эффект – она вызывает брезгливость. И желание держаться от нее подальше.

Лекция закончилась, а я так ничего и не придумала. Недовольно нахмурившись, я ткнула Диза карандашом в бок.

– Уже все? – хрипло спросил он, потягиваясь на стуле.

– Да. И если бы ты слушал, узнал бы много нового.

– Успею, – айтишник сцедил зевок в кулак и полез под стол за сумкой.

– Уверен? Нам задание сдавать через две недели. Ты хотя бы начал читать? Скажи, что ты начал читать!

– Успею, – повторил он.

– Диз!

На его лице появилась легкомысленная ухмылка. Я подавила в себе желание улыбнуться в ответ и поджала губы.

– Не все же тебе забывать о совместных проектах, – справедливо заметил он. – Я начал читать, – признался он, когда мы спускались по лестнице.

– И?..

– Ты живешь в очень странной стране. Даже Ад логичнее того, что там описывается.

– Я живу в нормальной стране, – пробурчала я. Нашел, с чем сравнивать! – Это прошлое, сейчас все сильно изменилось. В лучшую сторону.

Диз насмешливо изогнул бровь.

– Уверена?

– Конечно! По семейной статистике, в СССР меня бы либо уже расстреляли, либо посадили. А я, как видишь, еще жива.

Ненадолго, правда. Но к политическим причинам это не имело никакого отношения.

– Никогда бы не подумал, что у тебя в предках одни преступники. За что их так сурово?

– За их предков, – начала перечислять я, – за фамилию, за антисоветское поведение…

– Антисоветское поведение?

– Один из прадедушек по пьяни на памятник залез.

– Серьезное преступление, – согласился Диз.

– Даже не думай смеяться! – предупредила я, сама едва сдерживая улыбку. – Это трагическая история!

Он издал тихий смешок, и я уже развернулась, чтобы высказать все по поводу неуважения к чужим семейным преданиям… Не успела. Только заметила изменившееся выражение его лица и почувствовала пальцы на своем локте. Дальше все произошло слишком быстро.

Я едва услышала его – тихий звук, похожий на рвущуюся леску. В воздухе пахнуло пылью и озоном одновременно. Запахи казались приглушенными из-за блокаторов. А потом…

Чернеющая от пальцев вверх кожа.

Воздух, острыми осколками режущий горло.

И темнота. За какую-то пару секунд мир сузился до точки, а затем и вовсе пропал.

Кажется, навсегда.

Изумрудно-зеленая трава под ногами, блестевшая мелкими капельками росы, сменилась асфальтом. Я повернула к башне теоретической физики. От нее до редакции было рукой подать: обежать по правой стороне галерею исторического факультета да срезать путь через корпус педагогики. Три минуты, и пробежка закончится. В наушниках заиграла бойкая мелодия: что-то про летние влюбленности и чудеса. Сбавляя темп и уже подходя к комцентру, я поймала себя на том, что невольно начала подпевать. Пришлось подавить порыв, пока никто не услышал. А в редакции на меня сразу накинулись Ким с Жако.

– Скажи ему, что в черно-белом лучше!

Промокнув вспотевшую шею полотенцем, я внимательно посмотрела на два разворота. Черно-белые фотографии, конечно, всегда смотрелись более стильно, но…

– Только если мы вместо празднования двухсотлетия напишем о похоронах, – категорично заявила я.

Внутренний голос подсказал, что это не так далеко от правды. Я велела ему замолчать.