— Дура, — с чувством сказала Оникс, возвращаясь к узлу и с радостью ощутив, что он поддается.

— Тебе не понять. Ты раяна. У тебя нет чувств.

Оникс пожала плечами. Одно чувство, и вполне определенное, у нее есть. Узел ослаб, и веревка упала. Инта со стоном опустила руки и тут же испуганно вскинула голову.

— Нельзя, — с ужасом прошептала она, — нельзя уходить, господин приказал…

— Инта, — обозлилась Оникс, — он назначил тебе тридцать ударов! Ты выдержала семь, прежде чем потерять сознание. А оставшиеся тебе выдадут завтра. Хочешь? Тебя просто убьют у этого столба, ты что, не понимаешь?

— Я виновата… — прошептала Инта.

— Я тебя прощаю, — сквозь зубы сказала Оникс.

— А мне не нужно твое прощение. Я виновата в том, что пошла против его воли… — с неожиданной злостью ответила Инта. — И жалею только о том, что ты не сдохла, раяна!

И рассмеялась, когда Оникс отшатнулась от нее.

— Ты сумасшедшая, Инта, — устало покачала головой Оникс. — Ладно, хочешь, стой тут, жди Иена с кнутом. Я ухожу.

Она повернулась, плотнее запахнула плащ и пошла к замку, не оглядываясь на прислужницу.

Аид стоял в густой тени, что отбрасывала каменная стена, и внимательно слушал разговор девушек. Он знал, что Инта не уйдет. Впрочем, его это не интересовало. Прислужница уже мертва, ее порка всего лишь демонстрация в назидание остальным. Он смотрел лишь на Оникс, на ее лицо, освещенное желтым светом лампы. Смотрел, впитывал выражение глаз и эмоции, сжимал зубы. И хотел убить. Внутри снова разворачивалась тьма — беспощадная и губительная…

Лавьер проводил взглядом раяну и бесшумно пошел к потайному ходу в замковой стене.

Когда Оникс вернулась, аид лежал в той же позе, дышал спокойно. Она тихо скинула плащ и легла рядом. Он притянул ее к себе, и раяна замерла, боясь его разбудить.

— Твои волосы пахнут дождем, — тихо сказал Лавьер и улыбнулся, почувствовав, как напряглась Оникс. — Гуляла?

— Я… хотела подышать свежим воздухом.

— И как воздух? Свежий?

— Да… — прошептала раяна.

Он прижался губами к ее шее, чуть прикусил кожу.

— Мне нравится, что ты всегда говоришь правду, Оникс…

* * *

Когда раяна проснулась утром, аид сидел в кресле и смотрел на нее.

— Вчера я обещал тебе прогулку, — равнодушно сказал Лавьер, — пойдем.

Прогулка получилась странной. Аид молчал и казался полностью погруженным в свои мысли. Оникс тоже не слишком хотелось вести с ним разговоры, так что ее это молчание устраивало.

Они шли по берегу, мимо черных осколков камней, которые лениво облизывала вода, мимо редких сосен, растущих на склонах. Оникс внимательно смотрела по сторонам, пытаясь понять, с какой стороны дорога к тракту. Да, ей нужна будет лошадь, пешком тут вряд ли далеко убежишь.

— А где живет Анакин? — спросила девушка. — Он ведь не постоянно проживает в замке?

— С восточной стороны, за скалами, есть долина, — ответил Лавьер, не поворачивая к ней головы и цедя слова. — Там деревня. С этой стороны не видно. В горах есть тропинка.

Оникс почти улыбнулась. Вот как. Значит, еще и тропинка в горах есть. Надо бы расспросить Беатрис, прислужница должна знать. Правда, после того, как Инту выпороли у столба, обитатели замка с раяной вообще перестали разговаривать, а завидев, быстро кланялись и торопливо уходили. Даже разговорчивая Беатрис в обед молча накрыла на стол, побледнела, когда Оникс попыталась с ней заговорить, и заторопилась к двери с видимым облегчением.

Раяна перехватила ее на пороге.

— Беатрис, ты что, боишься меня?

— Простите, госпожа, — еще сильнее побледнела прислужница, — я не хотела дурного! Я просто… У меня семья… Родители… Сынишка маленький…

— И что? — спросила Оникс, окончательно перестав что-либо понимать.

— Господин вчера сказал, что всех накажет, если с вами что-то случится… Разбираться не станет… Всех.

— Понятно, — раяна убрала руку, которой пыталась удержать насмерть перепуганную девушку, — иди. Спасибо тебе.

Беатрис вздохнула с облегчением и выскочила за дверь.

Так что после этого разговора Оникс поняла, что с ней теперь не только общаться не будут, но и вообще станут обходить десятой дорогой.

Аид остановился возле поваленного дерева, отвернулся, рассматривая темную воду. Белые птицы кружили над скалами, ныряли, выхватывая серебристых рыбок. Лавьер смотрел на этот знакомый с детства пейзаж и думал о том, что нужно уезжать. Сначала в цитадель, потом в Град. Владыка уже ждет Верховного аида, и не стоит испытывать его терпение слишком долго.

— Я сегодня уезжаю, — неожиданно сказал он.

Оникс сдержала торжествующую улыбку и порадовалась, что мужчина стоит к ней спиной.

— Надолго? — безразлично спросила она.

— А что, будешь скучать? — Он усмехнулся, повернул голову и добавил: — Плохая из тебя притворщица, Оникс, врать совсем не умеешь. Иди ко мне.

Она подошла, и он поднял руку, провел пальцами по ее губам. Оникс заметила свежие, еще не до конца затянувшиеся порезы на запястьях. Но спрашивать, откуда они, конечно, не стала. Аид гладил ей губы и смотрел в глаза.

Он хотел целовать ее, нежно водить языком, чуть прикусывать. Потом расстегнуть на Оникс платье, ощутить под пальцами бархатную кожу, лизнуть соски, чуть сдавить их между пальцев. Хотел прикасаться так, чтобы увидеть на ее лице желание и блаженство. Хотел услышать, что нужен ей. Он хотел, чтобы ей было с ним хорошо… И впервые за свою жизнь Лавьер не хотел уезжать из родового замка, хотел остаться здесь. С ней. И это странное желание пугало его.

Ран Лавьер не помнил, когда в последний раз боялся.

И понимал, что все это иллюзия и обман, в который он почти поверил.

Он наклонился, мягко коснулся губами белых волос. Закрыл глаза.

— Подними юбку, раяна, — сказал он.

Она медленно потянула ткань вверх, глядя, как аид расстегивает штаны. На лице девушки явственно читалась ненависть, и аид усмехнулся, почувствовав знакомую болезненную горечь и злость. Вот так лучше… К ним он привык, эти чувства были понятны. Злость превратится в ярость, а ярость в силу, и станет легче. Он вытравит из души глупую нежность, уничтожит, чего бы это ни стоило. Даже если придется выдрать вместе с душой.

Ран поставил одну ногу раяны на камень и резко вошел в нее, не заботясь о том, что она совсем не готова, потянул за волосы.

— Больно? — спросил он, придерживая девушку за бедра и сильно вколачиваясь в ее тело.

— Да, — выдохнула Оникс.

Он сжал зубы. Ему тоже было больно, почти невыносимо, и он знал только один способ освободиться. Сомкнуть руки на ее шее и задушить, просто убить раяну, избавиться от того, что она будила в нем, не чувствовать больше этого желания, этой нежности, этой страсти. Этой боли и злости, которые не отпускали его ни на миг. Он и сомкнул, надавил на горло, глядя в синие глаза. Девушка молчала, просто смотрела и молчала. Ее дыхание вырывалось с хрипами, губы побледнели. Он замер, рассматривая ее лицо, пальцами ощущая, как бьется ток ее крови, ее жизни. Надавил сильнее. Оникс забилась, вцепилась пальцами в его руки, царапая ногтями в бесплодной попытке освободиться, захрипела.