Кирилл даже смеется.

– Знаешь, вряд ли найдется хоть один человек, который мог бы поверить в то, что кто-то коварно воспользовался мной в подобном качестве.

– Это не так, – улыбаюсь я, кладя свои руки на его, которые покоятся у меня на плечах. – Ты замечательный.

Кирилл чмокает меня в нос, за спиной щелкает чайник – согрелся во второй раз.

– Давай налью чай, а то мы так и не доберемся до него.

Когда ставлю на стол чашки и сажусь возле Кирилла, снова проскальзывает неловкость. Я чувствую неопределенность, недоговоренность, и именно это отбрасывает нас от искренних объятий к покашливанию и попыткам найти нужные слова для разговора. А еще мне постоянно хочется просить прощения, потому что чувство вины не отпускает. Наверное, это выглядит по-дурацки, но так легче. Хочу снова сказать прости, когда Кирилл произносит:

– Я тогда уехал к Саше.

Поворачиваюсь к нему в удивлении.

– К Саше?.. А почему к ней?

Он пожимает плечами.

– Наверное, потому что знал, что там будет спокойно. Никто не будет на меня давить или упрекать.

– Кирилл…

– Все нормально, Ясь, – смотрит он на меня. – Твоя реакция на мое прошлое – это нормально.

– Но Саша так не реагирует, – говорю тихо, чувствуя, как снова начинает давить в груди.

– Потому что это и ее прошлое тоже. Я хотел побыть один, подумать… И еще закрыть гештальт, – Кирилл рассматривает меня, и я вижу в глубине его глаз боль. – Все эти годы я не позволял себе быть счастливым. Это было отчасти подсознательно, отчасти намеренно. Потому что… Как я мог быть счастлив, когда Саша прикована навсегда к инвалидному креслу? Прикована по моей вине… Это казалось разумным наказанием.

– А что она думает по этому поводу?

– Она думает, что я дурак.

Смеюсь, не удержавшись, Кирилл едва заметно улыбается краем губ.

– Она чудесная. Когда-нибудь, возможно, я вас познакомлю, и ты это сразу поймешь… Мы с ней поговорили, и она настоятельно рекомендовала мне вернуться и быть с тобой.

Я улыбаюсь, но внутри тяжело. Он вернулся, а меня не было. Я бросила его.

– Прости…

– Брось, Ясь, я сразу понял, что без матери не обошлось. Раскопать факт купли-продажи труда не составило, как и найти твой новый адрес. Но… – он запускает руку в волосы, взгляд тяжелеет, и я чувствую странную тревогу. – Я бы приехал сразу, но есть проблема. Довольно серьезная. У меня с отцом заключен договор. Я работаю на него в течение восьми лет, а он помогает Саше. То есть он уже очень ей помог… Но я должен отработать весь срок. Иначе они перестанут помогать и заберут все, что приобрели для нее. Коляску, квартиру, оплату сиделки, физиотерапию, лечение за границей… Все это не поставит ее на ноги, конечно, но позволяет ей жить. Без поддерживающей терапии ее тело начнет терять жизнеспособность намного быстрее. Мышечная атрофия, снижение иммунитета по отношению к любым инфекциям. Организм не сможет побороть даже простейшую простуду, понимаешь? Она может перейти в патологию и забрать у Саши жизнь. Я не могу этого допустить.

Я сижу, прикрыв лицо руками. То, что я слышу, ужасно, больно, невыносимо. Что же тогда испытывает Кирилл сейчас? Страшно представить.

Зачем родители так жестоко с ним поступают? Неужели мало того, что они разрушили его жизнь? Он вылез из болота, из ада, пытается восстановиться, а они вместо того, чтобы помочь, толкают его обратно. Прошлый опыт совсем их ничему не научил?

– Почему они это делают, Кирилл? – спрашиваю, не выдержав. – За что?

Он грустно усмехается.

– Не за что, а ради чего. У мамы есть план женить меня на ком-то подходящем нашему кругу, уж не знаю, кого она имеет в виду, но… Ее более чем устраивало то, что я не завожу серьезных отношений. И в тебе она увидела угрозу. Но не для меня, как наверняка наговорила. А для ее планов. Лицо семьи должно оставаться безупречным, что бы ни происходило за фасадом. А наши с тобой отношения ей, как кость в горле.

– И что же теперь делать?

Кирилл задумчиво рассматривает стену, вздыхая.

– Пока что я сделал вид, что внял ее словам. Не выходил на связь с тобой, думал, как лучше поступить. Но потом увидел транзакции, оплату врачей и… Испугался за тебя. – Он переводит на меня взгляд. – Стал выяснять, что случилось.

– И приехал.

– Конечно. Как иначе?

– Родители не знают, что ты здесь?

– Нет. Я еле дождался выходного, изводя себя мыслями… Я не знаю, что делать, Ясь, – Кирилл качает головой. – Просто не знаю. Я не могу бросить Сашу. И не могу обеспечить ей все то, чего лишат ее родители. По крайней мере, сейчас. У меня были планы, я работаю в сети, откладываю деньги, набираюсь опыта. Но это далеко идущие планы. Я рассчитывал раскрутиться и начать нормально зарабатывать как раз к тому моменту, когда кончится мой договор с отцом. А пока я беспомощен. Я не знаю, что делать. Если я буду с тобой, Саша… – он не договаривает, но я и так понимаю, что хочет сказать. – А если останусь работать на отца, то ты будешь тут одна… Без поддержки, помощи, которая тебе может понадобиться в любой момент. И которую тебе не окажут, потому что рядом не будет меня. Да и помимо всего этого… Жизнь без тебя – это полное дерьмо, Ясь. Я так не хочу, не могу. Но что делать – не знаю. Я уже всю голову себе сломал.

Вот теперь недосказанностей не остается. Чаши весов уравнялись. С одной стороны я, с другой Саша. Выбор, который Кирилл не может сделать. Не должен делать. Слезы льются из глаз, губы опухли, я стискиваю ладони, чтобы набраться сил и сказать то, что должна.

– Кирилл, – сжимаю его руку наконец. – Ты должен вернуться домой и остаться работать на отца.

Кирилл

Сонно тру лицо, пытаясь не уснуть прямо за рабочим столом. Кофе уже не спасает. Почти не сплю эту неделю, потому что Ясю положили на сохранение из-за угрозы выкидыша. И хотя сама угроза вроде как миновала, я не нахожу себе места. Происходит то, о чем я говорил: ей нужна помощь, а я далеко. Я бессилен помочь, все, что могу дать: это бесконечные разговоры по телефону. Только проблема в том, что в случае чего они не помогут спасти нашего ребенка.

Хмурюсь, гоню прочь эти мысли. Стыдно признавать, но мне страшно, что мы можем потерять малыша. Я ни черта не смыслю в отцовстве и не разбираюсь в родительских чувствах к ребенку, но с тех пор, как узнал о существовании своего, постоянно подсознательно чувствую страх и желание защитить его любой ценой.

Стискиваю ладони, тяжело выдыхая. Я должен быть рядом с Ясей сейчас. Таскать ей фрукты в больницу, поддерживать, болтать с ней в фойе, пока меня не выгонит персонал. А я сижу за долбанным компьютером, выполняя тупую работу.

Звонок по внутреннему телефону возвращает в реальность, снимаю трубку и настороженно слушаю, как отец просит зайти. Что еще надо-то? Драйвер слетел или принтер не печатает? Проблема вселенского масштаба, конечно.