Барбара смотрела по сторонам с восторженной улыбкой, а агентнаблюдал. Она заглядывала во все кладовки, во все шкафы и проверяла все комнатыс учетом вкусов своей работодательницы.

– Ну, что вы думаете, мисс Джарвис?

– Я думаю, мы вселимся завтра, если вы не возражаете.

Они обменялись улыбками.

– Мои клиенты будут только рады. Они уехали на год. Этобыло чудо, что дом до сих пор никто не снял, но хозяева выдвинули достаточножесткие требования к контингенту арендаторов. А ваша работодательница незахочет сама его сначала посмотреть?

– Не думаю.

К тому же Дафна была так поглощена работой, что не обратилабы внимания, если бы Барбара сняла шалаш из травы.

– Она очень занята.

– Тогда давайте вернемся в мой офис и подпишем бумаги.

Через час Барбара подписала договор на аренду на год, и онис Дафной на следующий же день переехали.

В тот вечер Дафна бродила по дому, привыкая к новойобстановке. Иногда было трудно сразу включиться в работу на новом месте, и онастаралась привыкнуть. Она распаковала все вещи, и ее пишущая машинка былаустановлена в симпатичном маленьком кабинете. Все было готово, но не былоБарбары, и вдруг Дафна уяснила, что не знает, куда она ушла. В последнее времяБарбара совершенно освоилась в Лос-Анджелесе. С их приезда она словно расцвела,и Дафна этому радовалась. Жизнь Барбары никогда не была особенно интересной, иесли здесь, в Лос-Анджелесе, она радовалась жизни, Дафна радовалась за нее. Но,сидя на кухне за тарелкой яичницы и думая о сценарии, она вдруг почувствоваласебя более одиноко, чем за все последнее время. Все ее мысли в тот моментсосредоточились на Эндрю, она вспоминала их жизнь вместе до того, как отдалаего в интернат. А потом подумала, как там ему живется, в Говарде, и ей страстнозахотелось просто обнять его, прикоснуться к нему, повидать его. Когда Дафна обэтом думала, у нее прорвались рыдания, и она оттолкнула от себя тарелку. Исама, чувствуя себя ребенком, положила голову на стойку и плакала от тоски помаленькому сыну.

Она обещала себе в качестве утешения, когда наплакалась, чтовызовет его в ближайший подходящий момент, пока же приходилось просто стойкотерпеть. Еще хуже было думать о его переживаниях, и мысль, что он, может,сейчас сидит один в своей комнате и плачет, опять повергла ее в слезы. Ееохватили чуть ли не паника, отчаяние, ужас оттого, что она его предала, что,поехав в Калифорнию, поступила неправильно. И вдруг Дафна поняла, что ей нуженкто-то, кто бы ее ободрил, кто бы сказал, что ее ребенок в порядке, иединственный, кто мог это сделать, был Мэтью. И даже не взглянув на часы, чтобыпроверить, который час на востоке, она кинулась к висевшему на кухонной стенетелефону. Дрожащими пальцами Дафна набрала знакомый номер, моля Бога, чтобыМэтт не спал. Ей надо было с кем-то поговорить. Немедленно.

Она набрала бывший номер миссис Куртис, и через мгновениенизкий, хрипловатый голос ответил, и от одного его звука ей стало уже не такодиноко.

– Мэтт? Говорит Дафна Филдс. – Когда она услышала егоголос, у нее пересохло в горле, а на глазах снова выступили слезы, хотя онапыталась их сдержать. – Я не слишком поздно?

Он тихо засмеялся в трубку:

– Ты шутишь? На моем письменном столе работы еще часана два или три. Как тебе Калифорния?

– Не знаю. Я ее еще не видела. Все, что я видела, этокомнату в гостинице, а теперь мой дом. Мы переехали только сегодня. Я хочусообщить тебе мой новый номер.

Она сообщила, он записал, тем временем она пыталась вновьобрести спокойствие и не казаться такой расстроенной. Дафна спросила его, какдела у Эндрю.

– Все прекрасно. Сегодня он научился ездить надвухколесном велосипеде. Ему не терпится сообщить тебе об этом. Он сегоднявечером собирался написать письмо.

Все это звучало так нормально и естественно, и вдруг чувствовины, которое она ощутила, стало ослабевать. Но ее голос был все еще печален:

– Жаль, что я не могу там быть.

Мэтью молча слушал Дафну, сопереживая ее чувствам.

– Ничего, приедешь. – Они помолчали. – Дафф, ты-то самао'кей?

– Вроде бы... вроде да. – И она вздохнула. – Простоужасно одиноко.

– Писателю приходится работать в одиночестве.

– И бросать единственного сына. – Она снова глубоковздохнула, но слез больше не было. – Как дела в Говарде?

– У меня напряженно, но я начинаю привыкать. До приездасюда я думал, что неплохо справлюсь, но так уж получается, что всегда есть ещемасса непрочитанных личных дел или ребенок, с которым надо поговорить. Мывносим некоторые изменения, но ничего разрушительного не предпринимаем. Я будутебя держать в курсе дела.

– Обязательно, Мэтт.

Он слышал, какой у Дафны усталый голос. Она казалась емумаленькой девочкой, которая, находясь далеко от дома, ужасно по нему тоскует.

Наступила короткая пауза, он попытался представить ее вдалекой Калифорнии.

– Опиши мне свой дом.

Дафна рассказала ему, и, судя по всему, на Мэтта этопроизвело впечатление, особенно когда он услышал, кому Дом принадлежит. Беседас ним отвлекла ее от горьких раздумий. У него и это хорошо получилось. Он былэмоциональным, мудрым и сильным. Но Дафна все еще испытывала знакомую тоску поЭндрю.

– Я на самом деле по вам всем скучаю. Его тронуло, чтоона включила и его.

– Мы тоже по тебе скучаем, Дафна.

Ей было приятно слышать его голос, она почувствовала в душеволнение, и, сидя в пустой кухне в восемь вечера, она обратилась к этомумужчине, которого знала так недолго, но с которым тем не менее подружиласьперед отъездом:

– Мне здесь не хватает бесед с тобой, Мэтт.

– Я знаю... я ждал, что ты приедешь в минувший уик-энд.

– К сожалению, я не могла. Здесь чувствуешь себя словноза миллион миль от дома, и не имеет значения, что здесь так красиво.

– Ничего, время пройдет быстро.

Но вдруг предстоящий год показался ей всей жизнью. Дафнепришлось подавить слезы, в то время как он продолжал:

– И подумай, какой это шанс для тебя. Нам обоимпредстоит много важных новых испытаний.

– Да, я понимаю... как тебе работается в Говарде? –Мало-помалу к ним вновь возвратилась та легкость общения, которая отличала ихбеседы в школе, и Дафна почувствовала себя не так одиноко. – Твои ожиданияоправдались?

– Пока да. Но должен признать... Я чувствую себя здесьтаким же оторванным от Нью-Йорка, как ты в Калифорнии. – Он улыбнулся ипотянулся в кресле. – Нью-Гемпшир – это ужасная глушь.

Она тихо засмеялась: