– О мой повелитель! Наше левое крыло сокрушено! Бой идет у самого лагеря!

Абдаллах почувствовал, как шевелятся под чалмой волосы. В лагере?.. Нум и женщины находились как раз в лагере с левой стороны… За спиной взорвалась возмущенным парсийским стрекотом свита Тахира.

Халиф быстро поднял руку:

– Вестового к Тарику!

Почему-то на вестового он надеялся больше, чем на… тьфу… мысленную речь. Думать внутри головы: Тарик, вернись в ставку, нам нужно принять решение – и быстро, казалось ему идиотской… шалостью. И глупостью.

Конечно, в ответ аль-Мамун услышал лишь звон в собственных ушах. Оказывается, он их даже прикрыл ладонями. Тьфу, позор какой. Я как факир на рынке…

Положив руку на сердце, Абдаллах сделал несколько глубоких вздохов и выдохов.

Тахир подбежал под самое стремя:

– О мой халиф! Мои отряды стоят праздно! Дозволь мне пойти на выручку Хаджаджу ибн Умару!

Левым крылом командовал пожилой и опытный каид Абны – как у них получилось отступить, да не будет у них матери? Туда ведь поставили вдвое больше людей, чем на правый фланг: всех добровольцев, дейлемцев с ушрусанцами, да еще и Абну! Где же доблесть нашей хваленой пехоты?!.

– Поспешность – от шайтана, о Тахир, – пробормотал аль-Мамун, снова привставая на стременах.

Как будто в грохочущей пыльной туче он мог увидеть нерегиля.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Страх и волнение никакой пользы не приносят. Вдох-выдох. Сердце уже не колотилось, как пойманная ночная бабочка.

Где ж тебя носит, нерегильская сволочь…

И вдруг:

Я уже у подножия холма! Не надо орать на всю аль-Ахсу!

Руки непроизвольно дернули поводья, конь жалобно заржал и запрыгал, пытаясь встать в свечку.

– Б-балуй! – На узде повисли гулямы.

Ффуууу…

Гвардейцы расступались, давая дорогу трем одинаковым, серо-рыжим от пыли всадникам. На Тарике под панцирем надет был черный кафтан, но сейчас он стал серым. Нерегиля можно было узнать лишь по султану конских волос на шлеме – и по приметному золотому наноснику.

Закидывая назад головы, храпя и молотя копытами, лошади взбирались на крутой холм. Сиглави под Тариком казался серебряным от пота – так блестели мокрые бока.

Стоявший у правого стремени Тахир ненавидяще пробормотал что-то на фарси.

Медленно, по-человечески спешившись, нерегиль подошел под самую морду аль-Мамунова гнедого. С трудом подняв руку, размотал покрытый кровавой моросью платок над губами:

– Я знаю про левый фланг, – и закашлялся, прикрывая рот рукой в бурой от крови перчатке.

– Воистину, пришли последние времена! – взорвался Тахир. – Ты знаешь, но стоишь и ничего не делаешь!

Тяжело дыша и морщась, Тарик снял шлем вместе с головным платком:

– Мы их отжали. Я выведу гвардию из боя, и мы займемся левым флангом.

– Горе тебе! – Парса аж трясло. – Сражение идет у рва основного лагеря! О мой халиф! Позволь мне взять моих воинов и пойти на момощь Хаджаджу ибн Умару!

Там… Нум.

Глядя аль-Мамуну прямо в глаза, нерегиль молча кивнул: знаю.

– Мы не можем стоять и ничего не предпринимать!

Сглотнув, Тарик глухо ответил:

– У нас нет резервов, Тахир. Нам некого туда перебросить, пока Движущаяся гвардия не выйдет из боя.

– У меня пять тысяч отборной пехоты и две тысячи джунгарской конницы!

Нерегиль отчаянно замотал взъерошенной мокрой головой:

– Тахир! Посмотри туда!

И ткнул пальцем в центральные порядки карматов:

– Там тридцать – тридцать тысяч конницы! Они только и ждут, чтобы мы ослабили центр! Ты отведешь людей, они атакуют – и что?!

– Там гибнут наши люди, наши женщины – а я должен стоять?! Вспомни, что карматы сделали с харимом Харсамы ибн Айяна!

– Ибн аль-Хусайн говорит дело, Тарик, – жестко сказал халиф.

В ответ нерегиль медленно, как во сне, поднял руку и положил ее на двойные широкие поводья халифского гнедого. Начавший что-то говорить Тахир поперхнулся и застыл с открытым ртом.

– Я… никогда еще никого так не просил, – тихо проговорил нерегиль.

Аль-Мамун завороженно смотрел на стискивавшую сафьяновые ленты руку в кожаной перчатке. Берясь за поводья, ашшариты давали понять, что униженно умоляют выполнить их просьбу.

– Прошу тебя, – почти прошептал Тарик, смотря куда-то в траву под ногами. – Я прошу тебя, Абдаллах. Не делай этого. Подожди.

– Х-хорошо, – выдавил из себя аль-Мамун. – Я подожду. Но недолго.

Тарик молча кивнул, развернулся и пошел к своему коню.

– Эта самоуверенная тварь погубит нас, о мой халиф, – горько сказал Тахир.

– Вестовой! – раздался крик от подножия холма. – Известия от левого крыла и Хаджаджа ибн Умара!..

* * *

Лагерь, левое крыло

Сумеречница придирчиво осмотрела шнуровку наруча – плотно ли затянуты ремешки. Госпожа Нум покосилась на Абида и слабо улыбнулась.

Говорить было не о чем. Да и зубы стучали.

Гребни ближайших холмов тонули в желтом облаке: пылили крутящиеся в поединках всадники, далекий рев и звон железа накатывали волнами с порывами ветра.

Пощупав дрожащими пальцами головной платок, госпожа подняла и надвинула остроконечный шлем с красной обвязкой. Зазвенели кольца мигфара – защищавший шею воина кольчужный койф оказался девушке велик и свисал чуть ли не до лопаток.

– Дайте мне меч! – ломающимся голосом потребовала госпожа.

Княгиня Тамийа – она как раз подвязывала рукава длинной белой лентой – вскинула острое лицо:

– Зачем тебе меч, Нум?

– Не хочу быть безоружной! – топнула госпожа ножкой в новом сапожке.

– Сумеешь ударить? – усмехнулась сумеречница.

Нум коротко кивнула – и сглотнула, серея от страха.

Ей передали короткий удобный меч. Абид сильнее вцепился в древко копья.

Рев нарастал.

– Пора, – встряхнула роскошной гривой Тамийа-химэ.

Обе они – княгиня и госпожа – полезли на хадбанов.

– Вперед, во имя Всевышнего! – вскрикнула Нум – хрипловато и не очень громко.

Остальные сумеречницы – тоже верхами – двинулись следом за предводительницами. Длинные изогнутые лезвия их странных копий качались у самых копыт.

Абид вел в поводу хадбана госпожи Нум и боялся. Поднял глаза, посмотрел на нее – госпожа снова бледно улыбнулась. Тоже боится.