– Ого! Только у меня это… Денег нет совсем.

– Ну, что ты меня обижаешь-то все время, сосед? Я тебе что, купить что-то предлагаю? Я тебя по-соседски угостить хочу, а ты мне о деньгах каких-то. Вроде «спэс», а ведешь себя, как барыга некультурный в базарный день.

– Прости. Просто не освоился пока. Тащи виски. От коньяка изжога.

– А чайник все равно поставь. Я чифирнуть иногда люблю.

Он вышел, и я занялся приготовлением к приему гостя. Включил для фона телевизор, попал на канал, по которому передавали региональные новости и ушел в ванную набирать воду в чайник. Сквозь шум крана до меня донесся голос корреспондента, освещающего репортаж.

«Сегодня Московским районным судом Харькова были полностью сняты обвинения с главного подозреваемого в совершении резонансного убийства главного врача хосписа для неизлечимо больных граждан, Карла Готлиба. Об этом нашему корреспонденту сообщил первый заместитель начальника Московского районного отделения внутренних дел УМВД города Владимир Устименко. По его словам, подозреваемый был признан психически невменяемым и в момент совершения преступления не мог отвечать за собственные действия, приведшие к гибели известного медика. Напомню, убийство произошло в начале августа, и изначально было квалифицировано органами правопорядка, как несчастный случай. Позже, свидетели опознали по фотографиям некоего Николая Семенова, уроженца города Харькова, который в действительности и был причастен к гибели психиатра. После этого Семенов был практически сразу задержан и помещен под стражу. Однако, по словам супруги задержанного, ее муж в последнее время не раз проявлял признаки психических отклонений, часто вел себя неадекватно и испытывал несвойственные психически здоровому человеку чувства по отношению к ней с дочерью. Это послужило причиной для отправки Семенова на обследование в психиатрическую лечебницу, где ему и был поставлен неутешительный диагноз. В настоящее время убийца проходит лечение в отделении экспериментальной психиатрической медицины, которое было создано сравнительно недавно на базе пятнадцатой городской психиатрической больницы с целью углубленного исследования проблем, связанных с синдромом обструкции повышенной сензитивности. Именно такой диагноз был поставлен Семенову медиками. Мы продолжаем следить за событиями, и будем и дальше держать вас в курсе этого дела!»

Заиграла музыкальная заставка выпуска новостей, и только после этого я обратил внимание на то, что чайник давно переполнен, а вода льется в раковину через край. В комнату вошел Леха. В руках у него был небольшой бумажный пакет.

– Закусить особо нечем, сосед, так что не серчай. Лимон и печенье. Лимон можно в сахар макать, если что.

– А говорил, что все есть, – решил я его подколоть.

Тот не обиделся.

– Ну, брат, тут уж извиняй. Чем богаты…

– Шучу. Лимоны в самый раз.

– Ага. В самый! Когда нож есть, – он засмеялся.

– Во, дела! – почесал я затылок, – И что делать?

– Да ничего не делать! Зубами кусать! Зубы у тебя есть?

– Да есть пока, вроде.

– Ну, вот и грызи вкусняшку. А я чайком побалуюсь.

– Не понял, а я что, один пить буду, что ли?

– Ну, выпью с тобой парочку. Для приличия. Пока чайник не закипел. Я, честно говоря, не любитель.

– Да я, как бы, тоже не алкаш, но сейчас выпить не откажусь.

– Ну, так наливай, а то что-то много разговоров.

Я обследовал шкафы и выудил из них пару пластиковых стаканов. Леха вскрыл бутылку и разлил. Он поднял свою импровизированную рюмку и сказал:

– Давай, сосед, за тебя! С новосельем! – и выпил залпом, не чокаясь.

Я последовал его примеру, скривился от крепкого напитка, закусил печеньем. В этот момент в дверь постучали. Леха дернулся и мигом спрятал бутылку под кровать.

– Николай, ты у себя? – послышался из-за двери голос Татьяны.

– Тьфу, ёп…, - протянул Леха, – Нигде от этих баб покоя нет.

– Да, заходи! – сказал я, и дверь открылась.

– Ой, извините, – смутилась она, когда увидела нас с Лехой, – Я не знала, что ты не один.

– Да ничего, проходи. Мы тут это… Выпиваем, в общем.

Леха посмотрел на меня осуждающе, но потом сунул руку под кровать и извлек бутылку обратно.

– Ну, вы даете, ребята, – хихикнула Татьяна, – А если бы вместо меня Аглая зашла?

– Да засунь ты себе в задницу свою Аглаю, – вдруг рявкнул Леха, и лицо его покраснело от возмущения, – Носишься с ней, как с червонцем золотым. Аглая то, Аглая это! Богиня, мать ее, спасительница! Бесит уже!

– Эй, сосед, – спокойно сказал я, – Ты чего шумишь? Мы, все-таки, в приличном заведении находимся.

Он оценил шутку и улыбнулся.

– Ладно, погорячился. Но ты серьезно… Тань, ну, что ни слово у тебя, то сразу Аглая! Она тебе что, зарплату платит, что ли? Аглая, Аглая, Аглая, Аглая… Как будто заело тебя, честное слово!

– Да хватит уже! – повысил я голос. Леха смолк.

Татьяна стояла у двери, скрестив руки на груди, и с долей снисходительности смотрела на нас обоих.

– Закончили? – спросила оно спокойным голосом.

– Извини. Я не совсем понимаю, что происходит, но, думаю, больше ругаться не будем. Правильно?

Леха утвердительно кивнул и разлил по стаканам. Я встал с кровати и отыскал в шкафу еще один. Татьяна тем временем прошла в комнату, присела на край кровати.

– Давайте за нас? – предложила она, поднимая вверх свою порцию.

– А может все-таки за Аглаю? – не удержался от сарказма Леха.

– Да сколько можно? – возмутился я, и тот поспешил заверить, что это был последний раз. Для убедительности он улыбнулся и подмигнул Татьяне.

Мы выпили. По телевизору начался какой-то голливудский боевик. Я сделал звук тише.

– Поговорить с тобой хотела, – сказала Татьяна и посмотрела на Леху, недвусмысленно намекая на то, что он во время этого разговора будет лишним.

Я пожал плечами, не зная, как поступить, и спросил:

– Это срочно?

– Не знаю. Не то, чтобы срочно. Просто я новости только что смотрела. Думаю, ты их тоже видел. У тебя тот же канал включен.

Я кивнул.

– Да видел. Вернее слышал. Ты хочешь узнать, правда ли это?

– Думаю, да.

– Правда.

Она сидела, не двигаясь, и смотрела прямо мне в глаза.

– Но зачем?

– Он мою мать убил.

Татьяна продолжала сидеть, не шевелясь, целую минуту. Потом накрыла ладонью мою руку и тихо сказала:

– Извини.

– Не извиняйся.

Леха молча смотрел на нас, и лицо его выражало полное непонимание.