– Ах, Галочка? Давит?.. Ну, понятно. Сочувствую, – протянул доктор. – Редкостный соблазн. Замечательная девушка. А может, Тунгус к вам в родичи метит, а, советник?

– Ты вождя недооцениваешь, – выразил свое авторитетное мнение Билалов. – Зачем ему такой зять? Не тот уровень.

Я счел за лучшее выразительно промолчать. У тебя-то, Дикий Билл, ковбой несчастный, точно уровень не тот, и ты это знаешь.

– Завидовать нехорошо, – сказал доктор Билалову и увел геолога с собой.

Да чему тут завидовать. Даже быть признанным другом семьи великого вождя это в первую очередь большая ответственность перед двумя народами сразу. Вам надо?.. Уверены?

На самом деле из всей нашей братии, не допущенной официально во дворец, вождю особо симпатичен Чернецкий. Ну вот просто нравится. Тунгус прямо весь просветлел, когда тот отправился геройствовать: не ошибся, значит, в человеке. Но Чернецкий тоже уровнем не вышел. Он способен думать, как вождь, однако вождем никогда не станет. Это трудно объяснить, надо просто принять. Неважно, что у тебя хватит сил свернуть горы; важно, что ты завоевал персональное право на такой поступок и готов отвечать тоже строго персонально. Делаешь сам и заплатишь своей честью. А то дадут тебе по шее и скажут: не балуйся, мальчик. И не пустят горы сворачивать. У Чернецкого нет амбиций вождя. У Билалова – таланта. Огромная душа Шалыгина слишком мягкая. Всем чего-то не хватает. Если смотреть объективно, даже у полковника уровень не тот…

Я подошел к двери конвертоплана, заглянул в машину и понял, отчего у командира пострадало лицо: сорвался с потолка какой-то прибор.

– Ничего-ничего, – сказал Чернецкий. – Все нормально. Она просто чудо. Моя прелесть.

– Любите вы ее.

– Ха. Когда выпустился из училища, дал зарок: ни в жизнь не сяду на такую каракатицу. Плохой самолет, плохой вертолет – короче, чистое позорище. И тут же по закону подлости… Выбора не было – либо конвертоплан, либо вообще сиди без воздуха. Ну, взял себя в руки – и буквально часов через двадцать налета что-то почувствовал. Нечто интересное. А потом в серию пошла вот эта машинка. И мы с ней нашли друг друга, как говорится. А потом… Извините за пафос, она подняла меня выше неба – к звездам. Мы с ней теперь космонавты. Вот, осваиваем космический пилотаж, хе-хе…

– Сильно грохнулись?

– К вечеру будет как новая, – донеслось из глубины салона.

– Там, в пещере, все равно темно, – сказал Чернецкий в ответ на мой немой вопрос. – А уронить машину боком в трещину я сумею при минимальной подсветке. Алик поможет, у него такая люстра… Верно, Алька?

Я оглянулся. Рядом стоял Акопов.

– Алька-то поможет, – буркнул тот. – Свечку подержать дело нехитрое. А кто поможет Альке, когда с него спустят шкуру?

– Да ладно тебе, – сказал Чернецкий.

Видно было, что ему лень разглагольствовать и кого-то в чем-то убеждать. Нет смысла в риторических словах, когда все понятно. Время разговоров прошло. Некоторые еще бухтят по инерции, но таких раз-два и обчелся. Нечего рефлексировать, надо расхлебывать кашу, которую мы тут заварили.

Акопов, засунув руки до упора в карманы, переминался с пятки на носок. Заметно, как ему неуютно, хотя он ни в чем не виноват. Он тоже КВС, тоже мастер своего дела, но подъемный кран – это большущий геликоптер, и его манипулятор выдвигается только на двадцать пять метров.

А у нас узкая трещина, и под ней глубокая пещера.

А в пещере, будто в сказке, сундук. В сундуке утка, в утке яйцо, в яйце игла, и на конце иглы смерть Кощеева. Расскажешь – не поверят.

Скользнуть в трещину боком конвертоплану раз плюнуть.

Сможет ли он выскочить обратно, вот вопрос.

Теоретический ответ мы уже имеем. И решимости поверить теорию практикой у Чернецкого хоть отбавляй. Но, к сожалению, время героев-одиночек прошло. Один человек способен все угробить – и мы знаем, как это бывает, даже имя человека нам известно. А чтобы разгрести дерьмо, нужны согласованные усилия многих героев. Помимо чисто технической поддержки, Чернецкому надо хотя бы двух-трех хорошо мотивированных стрелков, готовых стоять насмерть, отвлекая противника на себя. И код от люка спускаемого аппарата. Без кода никакой героизм не поможет.

Дело за малым: кто возьмет на себя ответственность. Кто способен поставить на карту не жизнь, но честь ради призрачного шанса на выигрыш. Для этого мало иметь голову вождя, думать, как вождь.

Надо быть вождем.

Вся надежда сегодня на то, что Россия в нашем лице не отступает и не сдается. Не бросает ни своих, ни чужих. Мы так воспитаны. Говоря совсем откровенно, государство российское может думать много чего. Неспроста на орбите болтается «Кутузов», который если чихнет, нас сдует вместе с вирусом.

«Кутузов» здесь транзитом, должен был сделать один виток, сбросить контейнер и лететь дальше. А сейчас он пошел на двадцатый оборот вокруг планеты, и это никому не нравится – мало ли чего на уме у падлы одноглазой. Виноват, не так: на уме у командира звездолета только хорошее, но мало ли чего у него в сейфе лежит. Допустим, приказ на прижигание местности в целях нераспространения эпидемии. Дезинфицировать сразу весь континент со всем контингентом. И годков через сто, когда атмосфера восстановится и травка снова зазеленеет, поставить тут форпост, как было с самого начала задумано. Только без проблем с туземцами ввиду отсутствия таковых. Десантируем сто тысяч узбеков и миллион сельскохозяйственных роботов – плодитесь и размножайтесь, твари божьи. Есть и такой запасной вариант, я-то знаю.

У них там всегда есть запасной вариант.

У нас тут – нет.

У государства полным-полно всяких хитрых «планов Б», отговорок на случай обстоятельств непреодолимой силы и так далее.

Но конкретно мы, рядовые граждане Отечества на его переднем крае, упремся лбом и попробуем непреодолимую силу пересилить. И эту нашу способность государство тоже имеет в виду.

Мы не склонны гибнуть понапрасну, нас учили беречь себя и вовремя отходить для перегруппировки, но сейчас речь о принципе. Здесь, далеко от дома, на чужой Земле, решается вопрос поинтереснее жизни и смерти: мы вообще русские или кто.

Как нарочно, туземцы за последние годы видали разных землян – и всех нерусских послали, кого вежливо, кого не очень, дав нам понять, что мы, на их взгляд, лучшие. Это политика очень дальнего прицела, это трезвый холодный расчет, никто не спорит. «Разделять и властвовать» можно не только сверху; Тунгус показал, как это делается снизу, крепко взяв Россию за жабры. Но в основе такого решения, насколько я знаю вождя и его детей, искренность: нам они верят, а другим нет. Между прочим, если здешняя мафия кому не верит, это повод крепко задуматься.

Вот же мы вляпались…

– Не понимаю, что ты будешь делать, когда вылетишь из пещеры, – сказал Акопов. И выставил перед собой ладонь с оттопыренными пальцами: одно крыло вверх, другое вниз. – Тебе не хватит высоты, чтобы выровнять машину. Я вижу только один вариант: положить ее на спину рядом с трещиной. М-да… Ты это серьезно? Или я чего-то не знаю?