Постпутинские международные перспективы и риски

Конечно, кроме конкуренции с идеализированным образом Путина и других сугубо внутренних проблем, преемнику придётся столкнуться и с проблемами внешнеполитическими. Я говорю не столько о традиционных трудностях и неожиданных вызовах, связанных с неизбывными противоречиями между государствами и с особенностями системы международных отношений, сколько всё о том же эффекте «путинского шлейфа», то есть эха от идеализированного образа Владимира Владимировича, но уже на международном уровне. Ведь лидеры других государств, политики международного масштаба так же, как и российский народ, привыкли к Путину. И хотя они не понимают Путина так, как мы, и не одобряют его так, как мы, но образ Путина (пусть и не идеализированный, но основательно оторванный от действительности) будет неизбежно использоваться в качестве точки отсчёта, образца для сравнения нового руководителя России. Только это сравнение будет проводиться не так, как в массовом сознании россиян, а более деятельным способом и, само собой, совершенно в других целях.

Путин возглавляет Россию в том или ином качестве с 1999 года. За это время зарубежные лидеры — как «партнёры», так и вполне лояльные коллеги — в достаточной степени изучили Путина-политика[24], чтобы понимать, какие приёмы на него действуют, а какие нет. И тем не менее они регулярно пытаются проверить его «на излом». А теперь представьте себе, как отреагируют зарубежные лидеры и внешнеполитические ведомства, да и международные организации на преемника Путина. Да они немедленно возьмутся проверять: на каком делении по «шкале Путина» располагается этот новичок? Сколько в нём жёсткости — девять десятых Путина или одна десятая? А вдруг — страшный ночной кошмар зарубежных русофобов — это новый вид российского руководителя, выведенный в лабораториях ФСБ, жёсткость которого достигает полутора Путиных? Если серьёзно, то проверка, безусловно, будет интенсивная: никто не будет выжидать, присматриваться и т. д. Даже минимальный шанс сразу «сломать» или хотя бы «повредить» нового российского президента побудит всех основных игроков предпринять соответствующие проверочные действия. А именно: подогреть какой-то из замороженных конфликтов (когда бы ни пришлось преемнику сменять Путина, замороженные конфликты однозначно будут — и, полагаю, значительная их часть известна нам уже сегодня); развязать новенький конфликт под российским боком; запустить — по старой памяти — террористический сепаратизм в одном из сложных регионов; устроить — опять-таки под боком — какое-нибудь экологическое бедствие; попытаться исключить (попутно обвинив в чём-нибудь античеловеческом) Россию из чего-нибудь — из Совета Безопасности ООН, из ЮНЕСКО… да мало ли из чего. Не буду продолжать, чтобы это не выглядело как инструкция нашим врагам; общую идею вы поняли. Есть образ Путина, привычный зарубежью. Долгое время с основными чертами этого образа ассоциировалась Россия как участница международных процессов; в ближайшее время эти ассоциации сохранятся, но после Путина будет пересматриваться весь комплекс восприятия России в мире. Всеми — США, Евросоюзом, Китаем, Латинской Америкой, среднеазиатскими государствами… Это неизбежно, а значит, нужно к этому готовиться.

При Путине зарубежные политики привыкли к тому, что на него бессмысленно давить, но с ним можно дискутировать и пытаться убеждать. Путин установил прочную историческую, политическую и даже отчасти идейную связь между Россией и Советским Союзом, что, в частности, привело к оживлению штампов и шаблонов советских времён. Путин к этому оживлению был готов, и потому России оно вредит существенно меньше, чем использующим эти шаблоны и штампы зарубежным политикам — примерно как санкции. К этому должен быть готов и преемник — впрочем, как и к тому, что проверять «на излом» его будут не только давлением, но и лестью, как в своё время Горбачёва, который ту проверку не прошёл. Всё, что считается сильными сторонами политической манеры Путина — настойчивость, упорство, взвешенность реакции, склонность к оригинальным ходам, в том числе на грани юридического фола (но именно на грани, не переходя её), готовность пренебречь процедурой ради содержания, умение вести переговоры жёстче, чем войну, но без истерики — всё это будут искать в преемнике. И, не обнаружив какого-то из качеств, будут давить именно на эту «слабую» точку.

И, само собой, большинство «слабых» точек будут выискивать во взаимоотношениях с конкретными международными игроками — США, Евросоюзом (Германией, Францией в первую очередь, восточноевропейскими странами — во вторую), Китаем. США — это, безусловно, главный контригрок для России в международном пространстве. Даже если учитывать стремительный взлёт Китая в мировом масштабе, нельзя отрицать, что в современном мире США и Россия связаны буквально диалектическими отношениями: противоречия между ними настолько же сильны, насколько сильны и сходства. США, как и Россия, ощущают на себе все прелести и тяготы федеративной государственности; как и Россия, испытывают массу сложностей, связанных с материальным, этническим и религиозным расслоением; как и Россия, имеют длительную традицию высокой персонализации политического управления и столь же длительную традицию конфликтного сдерживания коллективных и персонализованных органов высшей государственной власти. И точно так же, как Россия, только другими методами, США пытаются закрепить своё лидирующее положение в мире. Да, в отличие от России, они претендуют на гегемонию, а не на первенство среди равных; да, в отличие от России, предпочитают доминировать в иерархии, а не выстраивать партнёрство; но на фоне сходств эти отличия лишь укрепляют зависимость США и России друг от друга. А диалектической эта зависимость является по той простой причине, что, понимая интересы и цели друг друга лучше, чем любые другие государства, США и Россия воспринимают друг друга как наиболее активных конкурентов. Да, я помню, есть Китай, но как бы наивно это ни звучало, и США, и Россия понимают Китай существенно хуже, чем друг друга. И это сказывается.