Они помолчали.

– Видеокассеты? На приеме будут телемониторы?

– Это что, имеет какое-нибудь отношение к безопасности, полковник?

– Постольку, поскольку мы должны знать о всех ваших планах, чтобы избежать неожиданных сюрпризов.

Пандора сделала один из своих «кукольных» жестов – отточенный и изящный, – и сказала:

– Уверена, вы знаете о том, что было сделано несколько видеозаписей, на которых президент излагает свою позицию по разным вопросам. Их показывали по телевидению США.

– Позиция? – уточнил Нед. – По поводу интервенции в Латинской Америке? По ядерному разоружению? Такие темы, да?

– Я полагаю, да, – ответила она с оттенком элегантной беспечности, словно темы видеозаписей не имели значения.

– Вы не знаете, кто-нибудь еще делал такие записи?

– Не поняла.

– Конгресс? Сенат? Любая другая ветвь власти, кроме исполнительной?

– Полковник Френч, понятия не имею. Разве это необходимо знать?

– Я думаю, какое влияние это окажет на прессу, миссис Фулмер. Будет действительно много журналистов, знающих, что прием Четвертого июля подобен десяткам других, проводимых посольствами и консульствами во всем мире. Для мира наши посольства представляют всю страну, а не только одну из ветвей власти.

– Вы, конечно, понимаете, что решать здесь не вам, полковник?

– Вы абсолютно правы. Это задача политической секции и, разумеется, посла и советника-посланника. – Он посмотрел на нее, размышляя. – Мистер Коннел, естественно, знает об этом.

В наступившем молчании Нед взглянул в красивое лицо Пандоры и заметил, что оно изменилось. Трудно было поверить, что в этом маленьком личике что-то могло измениться, но это было так. Стиснутая челюсть напоминала затвердевший бетон. По каким-то причинам – у Неда не было времени вникать в них – он оказался в начале черного списка Пандоры. Его обвиняли в том, чем на самом деле занималась Компания, – в отваживании гостей. А теперь ему придется ответить и за свои слова о том, что НЕЛЬЗЯ политизировать День независимости. Ее маленький очаровательный подбородок стал твердым, как сталь, а взгляд мутно-зеленых глаз – жестким, как обсидиан.[47]

– Не имею ни малейшего представления, – заговорила она, – знает об этом Ройс или нет. Но если он об этом узнает, я пойму, кто ему сказал. Не так ли?

* * *

Когда доктор Хаккад проснулся после ночного загула, у него уже не было того элегантного, лощеного вида, с каким он предстал перед гостями. У этого рыхлого и угнетенного более, чем обычно, своими мыслями человека всклокоченные волосы торчали в разные стороны, а глаза глубоко запали. Доктор никак не мог прийти в себя, пока не выпил несколько чашек крепкого кофе, сваренного Лейлой на кухне в его квартире в доме номер 12.

Он потягивал вторую чашку, читая утренние газеты и громко комментируя прочитанное Лейле, которая сидела в большом зале и тщательно красила ногти.

– Опять этот Судан, – крикнул ей Хаккад. – Тунисцы планируют вторгнуться в Эфиопию.

– Иншалла! – сказала нараспев Лейла; в ее голосе была едва заметная насмешка.

– А Йемени все играет с ценами на сырую нефть. Должен бы понять, что только молчание украшает его позицию.

– Бисмиллахейр! – ответила Лейла.

– А идиоты в Ираке… нет, невозможно!

– Ар-Рахман.

– Прекрати, Лейла. Произносить имена Аллаха надо с трепетом.

Он продолжал чтение газет.

По правде говоря, доктору Хаккаду редко нравились новости из арабского мира. Хотя единая вера сплотила около миллиарда людей, живущих на берегах Средиземного и Красного морей, Персидского залива и в десятках других земель, у них не было единого подхода к мировым проблемам. Каждая страна связывала свои надежды и планы с человеком, который смог бы руководить ею – как в политическом, так и в военном отношении. Все с нетерпением ожидали, чьи могущественные руки завладеют неслыханными богатствами этого проклятого мира, занятого слишком земными интересами.

Достичь этой власти в пределах обычной политики невозможно. Это Хаккад усвоил еще в молодости, после того как в разных странах обернулись катастрофой несколько попыток захватить политическую власть. Только сосредоточив в руках всю информацию и обладая уникальной осведомленностью, можно оказаться в центре политических событий в нынешнем сложном мире, где все пронизано каналами связи и насыщено компьютерными данными.

Однако это не просто. Между Ираном и Ираком – конфликт, Турция – член НАТО, в Африке проблема отношений между мусульманскими государствами Египтом и Ливией, враждуют даже малайцы и индонезийцы. Все это влияет на амбиции таких людей, как доктор Хаккад. Их услуги принимают и отвергают, встречают с восторгом и презрением… Эта работа не для нервных, не для тех, кто сомневается в себе.

– Ты только посмотри, – вдруг позвал он сестру, – Советский Союз граничит с исламскими странами от Турции до Пакистана.

Он разглядывал карту, помещенную под заметкой:

«Советские мусульмане заставляют ходить на цирлах кремлевских руководителей».

– Аль-Карим, – снова с некоторой издевкой в голосе сказала Лейла.

– Прекрати! Над Аллахом не шутят. Принеси мой еженедельник, пожалуйста.

Сестра взяла записную книжку со стола и безропотно вручила ее Махмету. Но он счел нужным заметить:

– Предупреждаю: твое поведение небезупречно.

Доктор просмотрел две страницы, где был записан распорядок дня на среду. В соответствии с ним днем необходимо было заехать в центр Лондона, чтобы встретиться с арабским коммерсантом, который мог оказать нужную услугу, хотя и небезопасную. Но Хаккад привык к риску. Особенно к такому, что был связан с работой группы Хефте. Он, конечно, знал, что только риск приносит хорошие барыши. Коммерсант мог обеспечить эту прибыль.

Доктор Хаккад поднял взгляд на сестру и увидел, что она замерла, как статуя, в ожидании его следующих распоряжений. Эта выдержка проявилась у нее давно. Еще в детстве она умела выражать иронию молча. Хаккад вздохнул.

– Еще кофе, Лейла. И соедини меня с этим молодым смутьяном Хефте. Сегодня напряженный день, а мне надо с ним переговорить один на один.

– Ар-Радзан.

Берт почти в полдень сошел с поезда «Метрополитен-лайн» в Амершэме, на последней остановке. Уже давно не испытывал он таких ударов судьбы, как сейчас: поэтому, оглядывая городок, он словно не видел его. Определив направление по солнцу, прячущемуся за облаком, Берт пошел пешком к старому городу по дороге на Литтл-Миссенден.

Все идет неправильно, думал он, быстро спускаясь по дороге с холма. С самой первой встречи с Хефте, когда встал вопрос о формировании группы, он ощутил в своем товарище внутренний барьер, затруднявший сотрудничество. Так и случилось. Чтобы сгладить различие взглядов, пришлось постоянно уступать. Лишь идеология удерживала его в стане мусульманских братьев.