что ты будешь рассказывать обо мне своей новой шлюхе. Ты не сможешь удержаться и не рассказать, Цезарь. Ты и со мной так поступал. Думаешь, приятно было лежать с тобой рядом и слушать про других твоих баб? И понимать, что когда-нибудь ты будешь так же обсуждать с кем-то меня? Но нет, Цезарь, тебе не придется никому никогда про меня рассказывать.

– Ты сумасшедшая, – сорвалось у Миллза.

– Нет, я не сумасшедшая. Если бы я разрешила тебе уйти отсюда, то я была бы сумасшедшая, но ты отсюда не уйдешь. Утром тебя найдут, потом начнется расследование, установят, что убийца – женщина, но не смогут доискаться, кто именно. Их ведь было так много! Да, Цезарь? Целые полки! И каждой из них когда-нибудь хотелось тебя застрелить. Нет, не думаю, что меня заподозрят. В этом гребаном городе всем известно, что я не могу ходить. Тогда как же я могла сюда приехать и застрелить тебя? Подумать могут, это ведь мой дом. Но стоит им поговорить с доктором Маккинли, и он им скажет: нет, она не может ходить. Не признает же он, что я водила его за нос столько времени. Правда, есть еще верный Франклин. Он-то знает, что я приезжаю сюда на свидания с тобой. Но он будет очень рад узнать, что тебя застрелили, ему это даже очень понравится, Цезарь. Он тебя терпеть не может, и он меня не выдаст.

Миллз пробормотал непослушными побелевшими губами:

– Опусти пушку, дурочка. Не целься в меня! Опусти ее!

– Прощай, Цезарь, – сказала Натали и прицелилась ему в голову. – Теперь ты будешь одинок. Ты и не понимаешь, что это значит. Но ты будешь одинок. Ты будешь одинок в своей могиле, когда умрешь, Цезарь.

– Не стреляй! – крикнул он и выставил вперед руки.

Миллз знал, что Натали выстрелит, и понимал, что ничего не может с этим сделать.

Но в этот момент я двинул ее кулаком по локтю. Грохнул выстрел. Рука Натали онемела от удара и выронила пистолет.

Натали развернулась и вцепилась в меня. Ее ногти скользнули по моему лицу, я схватил девушку, но она вывернулась и выбежала в сад.

Я позволил Натали убежать, только проводил взглядом ее силуэт, удалявшийся по залитой лунным светом садовой дорожке к воротам и далее к машине.

4

– Привет, приятель, – сказал Миллз. – Значит, иногда ты являешься вовремя.

Он внезапно опустился на диван, – видно, ноги не держали. Капельки пота покрывали его лицо.

– Выпить хочешь? Я-то очень хочу, – предложил он.

Я вошел в комнату, вытирая платком кровь на шее. Одна царапина кровоточила, другие особенно не беспокоили.

– Что, разволновался?

Я присел на ручку дивана – на то самое место, где только что сидела Натали.

– Да, ближе к смерти ты никогда не будешь.

– Это верно, – подтвердил Миллз.

Он пытался налить виски в стакан, но руки дрожали так, что напиток проливался на ковер.

– Давай-ка я налью, – сказал я, забирая у него бутылку.

Миллз откинулся в кресле. Пот по-прежнему лил с него градом. Помнится, Олаф Крюгер говорил, что если в бою с Миллзом один раз сделать точный удар, то ему сразу поплохеет. Можно сказать, Натали сделала хороший удар.

Я налил до краев два стакана, один передал Миллзу, а из второго промочил свою пересохшую глотку. Это был мой лучший глоток виски за последние двое суток.

Миллз справился со своей порцией в три глотка, словно пил воду. Осушив стакан, он попросил еще:

– Налей столько же. О боже! Эта сучка так меня перепугала. Если бы не ты, она бы меня убила…

– Да, все к тому и шло, – заметил я, наливая ему второй стакан. – Удивительно, как ты остался жив. Если бы мне не нужно было с тобой поговорить, я бы дал ей тебя застрелить.

Он попытался улыбнуться.

– Ты теперь мне друг, – сказал он. – Я твой должник. Ну я и влип! Она сумасшедшая. Ты понимаешь? Это все равно что на гремучую змею наступить. Я уже думал, все кончено. Слышал, что она говорила? «Ты будешь одинок в своей могиле». Отлично сказано, особенно когда отправляешь человека на тот свет. Вот по этой фразе и видно, что она чокнутая.

Я передал ему второй стакан – такой же полный, как и первый, – и сказал:

– Только не пей все разом. Ты мне нужен трезвый еще хотя бы минут десять.

– Дай закурить, – попросил он. – Нервы шалят, а по спине словно пауки бегают. Надо убираться отсюда. Я ее знаю. Она сейчас съездит домой, возьмет другую пушку и снова сюда явится. Нет, я тут не останусь, приятель. Хватит с меня встреч с чокнутой сучкой.

Я дал ему сигарету и помог прикурить. Миллз продолжал говорить, но было заметно, что он не в себе. Он перенервничал, и я бы не удивился, если бы он свалился на пол в обмороке.

– Ну, не волнуйся так, – сказал я. – Она не вернется. Возьми себя в руки.

Он выпил еще и продолжал сидеть, бессмысленно уставившись на ковер. Я решил, что не стоит его торопить. Парень в шоке, у него не хватает силы духа, чтобы сразу очухаться.

Прошло почти пять минут, прежде чем он снова заговорил, и на этот раз голос звучал более-менее нормально.

– Что ты там делал на улице, приятель? – спросил он. – Впрочем, если не хочешь, не говори. В любом случае хорошо, что ты пришел. Если б не ты, я бы сейчас уже остыл.

– Приехал поговорить, – ответил я. – Ты мог бы помочь мне найти ответ на один важный вопрос.

Он усмехнулся:

– После того, что ты для меня сделал, приятель, спрашивай, о чем хочешь. И извини, что я тебя отделал тогда. Должно быть, больно было. Извини.

– Да, несладко пришлось. Но забудем об этом. Я думал, эта леди не может ходить. Что все это значит?

– Хочет, чтобы ее снова полюбил папаша. Я же говорю – она сумасшедшая. Совсем сумасшедшая.

– Что ей сделал Серф?

– Ты правда хочешь знать? – спросил Миллз, устраиваясь в кресле поудобнее. – Ну, если хочешь, слушай. Я коротко.

– Я слушаю.

– В общем, дело было так. Она была без ума от своей матери, но на папашу ей времени не хватало. А Серф был без ума от дочери. Выполнял все ее прихоти и ревновал ее так, что не мог видеть, как она вьется вокруг собственной матери. Потом они поехали втроем куда-то на машине. Серф был за рулем. Остановились пообедать, и Серф как следует выпил. В гостинице он был еще ничего, а как вышел на воздух, его развезло. Жена и