class="p">— Как, он еще не в колонии? — раздраженно ответила Лунина на звонок адвоката. Паспорт действительно оказался в Тушинском суде.

Как же я ненавидел ходить по кабинетам. Наверное, даже стеснялся. Мне предстояло получить распределение, в какую колонию ехать. УСБшники пообещали отправить Пашу и меня в одно место. И не соврали на этот раз. Я получил распределение в ИК-4 пос. Комсомольский г. Скопин Рязанской области. Пашу же туда должны были этапировать. А все дело в том, что начальник колонии был личным другом одного из курироваших нас УСБшников.

Декабрь я собирался провести в Москве, а Новый год — дома, в Кингисеппе. Из-за задержки в две-три недели под Новый год никто не станет меня объявлять в розыск. Хотя атмосфера все равно была нервная. Я искренне надеялся, что поселок будет вменяемым, и через два-три месяца меня отпустят жить в ближайший город. А я буду только приезжать отмечаться пару раз в месяц.

В начале декабря ко мне в последний раз прилетела Синчай на неделю. Для нее снег и холодная зима были в диковинку. За несколько дней до отлета она купила свитер, пуховик, перчатки. Подготовилась. Настроение все равно было на нуле. В офис я не ходил, да и какой смысл? В Москве, в отличие от Паттайи, никто не обращал внимания на Синчай, здесь хватало своих калмычек, якуток, киргизок. * * *

9 января с утра меня забрал Лёша Дадаев на крузере Паши. Я поехал в колонию. В голове было пусто. Никаких мыслей. Ребят из «Хроно» я попросил перевезти куда-нибудь мои вещи и отдать ключи от московской квартиры желтозубому хозяину.

Добравшись до поселка, я зашел на проходную и сказал:

— Я приехал отбывать срок.

— Жди, за тобой придут.

Из вещей с собой я взял шмотки, упаковку из 10 сосудосужающих спреев и смарт-часы.

— Куда тебе столько спреев? — спросил молодой сотрудник.

— Я без них не могу, нос закладывает, — честно ответил я.

— Ладно, забирай.

Что было дальше, помню только обрывками. Меня куда-то отвели, оформили и отправили в карантин.

Карантин представлял собой небольшое здание с двумя входами. С одной стороны — вход в мужской карантин, с другой — вход в женский. Зона была общая. Раз в несколько дней приходила комиссия: начальник тюрьмы, его замы — и распределяли осужденных на работу. А тех, кто отказывался, отправляли в ШИЗО. В карантине я встретился с Пашей.

Карантин сидел без связи. Я же заехал с часами-телефоном, на которые никто не обращал внимания. Связь появилась. Позже часы мы спрятали, а опера пристально разглядывали мои новые механические…

Наш поселок оказался строгого режима. Здесь никого не отпускали жить за зону. Договориться было невозможно, тем более мы привлекали слишком много внимания. Наше уголовное дело в подробностях освещала пресса. На днях до колонии доехал тот самый УСБшник, которого Паша называл Чудо, и попросил за Пашу. Естественно, за меня никто просить не стал, слишком уж мелкая рыбешка.

В итоге Пашу распределили на пожарку за забором (вне территории основной зоны). Паша тут же привез на пожарку две ГАЗели техники, ковров, картин. А самое главное, купил кофе ценой 5000 рублей за пачку в «Азбуке вкуса». Понты дороже денег. И все это при отрицательных балансах в компании. Зато в пожарку приходила половина сотрудников посидеть, позалипать в телик и попить кофейку. Паша же щеголял по зоне в спортивном костюме Armani, душился туалетной водой Hermes и разговаривал (естественно, негласно) по iPhone последней марки. * * *

В карантине у нас образовалась небольшая семейка — Саша-каратист и Лёша-наркоман. Нет, Лёша был классный парень с воровскими звездами на коленях, но он был зависим. Мне его было искренне жаль.

Подошло время моего распределения. Меня вызвали на комиссию.

— Нарядчик, — сообщил мне начальник.

— Я не буду нарядчиком, — ответил я.

Нынешний нарядчик получил УДО и должен был выйти через десять дней. Его работа сводилась к ведению базы заключенных и составлению ежедневного рабочего расписания, кто куда выходит на работу. «Я должен идти на козлячью работу? С хрена ли!» — во мне заиграла обида и детское упрямство, ведь меня оставляли на зоне.

В ШИЗО меня не отправили, зато кинули на второй этаж большого барака в самую людскую гущу (барак на 200 мест). В бараке на запахе пота можно было вешать носки. Я, в состоянии шока, больше наблюдал за действиями вокруг меня, чем сам в них участвовал. Я просто делал все на автомате.

Поселок состоял внутри из трех бараков — женский, рабочий и большой двухэтажный барак, еще промзоны, пожарки и административного здания снаружи, поодаль была будка шлагбаума и домик сторожа.

Кинув свои вещи на шконку, я спустился вниз. И чисто случайно напоролся на ребят, с которыми меня познакомил Паша в карантине. Саша сразу предложил перетянуть меня вниз, в секцию для инвалидов. Эта секция была с одноярусными кроватями и всего на 50 мест. А инвалидов там было мало. В основном те, кто смог выбить себе места получше. Когда я оказался рядом со знакомыми людьми, хотя знал я их всего какую-то неделю, меня стало отпускать. Но не тут-то было…

Между начальником Густовым Павлом Алексеевичем и его заместителем по безопасности и оперативной работе (зам по БОР) Гамазковым Сергеем Викторовичем шла война за место начальника. Мы же своим приездом привлекли много внимания. Тем более за Пашу впрягся человек из Москвы. Нарядчик-то как раз относился к ветке безопасности. Поэтому Алексеевич и хотел меня туда впихнуть — отправить в логово «врага».

Викторович же считал, что на меня надо надавить, чтобы Паша прибежал к нему просить за меня. Поэтому первая моя неделя в бараке прошла в постоянном напряжении.

На поселке не было блатных, но был так называемый, блат-комитет: смотрящий и его помощники. Мы их называли «бляд-комитет». Кто-то бегал стучать Алексеевичу, кто-то — Сергеевичу. Сергеевич натравил на меня этот самый блат-комитет: каждый вечер меня звали пообщаться. В первый же день предъявили, что я забрал без их разрешения телефон с карантина. Мне прописали в ухо за это. Саша и Лёша ходили со мной на все эти разборки. Я настолько был охреневший от этой ситуации, что происходящее вокруг меня казалось каким-то немым кино, причем нем был я.

Паша уговорил меня согласиться на работу нарядчика. Работать мне нужно было с напарницей — «ДТПшницей». Теперь блат-комитет стал предъявлять мне мою козлячью работу. При этом подтягивали блатных с других зон, а те по телефону объясняли мне, что я себя не так веду.