Все кончено. Прошло, перегорело… Ну, не перегорело, так перегорит. Говорят, время лечит… Надеюсь, что так, а может и врут. Как бы то ни было, надо двигаться дальше. Жизнь не стоит на месте.

Зашел Радзивилов-старший. Рассчитался за бюро, и я стала богачкой. Пообещал найти мне подходящий вариант квартиры в ближайшее время. Попросил прощения за сына. А я попросила его больше не возвращаться к этой теме. Он все понял и согласился.

Я предложила Дмитрию Алексеевичу чая. Он не стал отказываться. О Максе мы не говорили. Кроме него есть много интересных тем для беседы, свет на нем клином не сошелся.

Я заварила чай Макса, ароматный, крепкий. Даже тут он напоминал о себе. Достала конфеты, миндальные печенья. Все это покупал Макс. Для меня… Не выкидывать же.

Накрыла стол на общей кухне. Как-то неловко приглашать Радзивилова-старшего в свою комнату. Тем более у меня там и стола-то нормального нет. Антиквара общая кухня не смутила, он вольготно разместился за столом и с удовольствием попивал чай.

– Хорошая квартира получится после расселения, – заметил Дмитрий Алексеевич.

– Да, особенно если отреставрировать, как следует.

– Это однозначно. Я хочу вернуть ей исторический облик. Паркет, витражи, лепнина по стенам и росписи на потолках. И, конечно же, зеркала. Предположу, что венецианские.

– В моей комнате? – изумилась я.

– Да, представьте.

– А их так по-варварски замазали масляной краской мерзкого розового цвета, – возмутилась я.

– Думаю, все подлежит восстановлению. Когда отреставрирую квартиру, приглашу посмотреть, что получилось. Придете?

– Почему нет? – улыбнулась я. Возможно, это поможет мне навсегда расстаться с призраками прошлого.

Дмитрий Алексеевич интересовался моим творчеством, планами на будущее. Рассказала ему о ближайшей выставке молодых художников и пригласила на нее. Он пообещал прийти. Очень приятный интеллигентный мужчина. Увы, сын на него похож только внешне.

* * *

Дни шли за днями, приближалась выставка. Портрет Макса я дорисовала. Он получился великолепный. Я смогла передать характер светского повесы. И даже отразить что-то доброе, что в нем есть. С этим ничего не поделаешь, и я не стала кривить душой.

Художник должен отражать правду, а не идти на поводу обид и разочарований. Роскошный породистый Максимилиан. Мой несбывшийся принц, мой призрачный герой…

Про пари даже вспоминать было противно. Каждый раз, когда я мысленно возвращалась к этой теме, слезы невольно начинали бежать по щекам. За что он со мной так? Ведь я же ему нравилась. Или это тоже была изощренная ложь? Чтобы выиграть в споре. Он тысячу раз мог признаться и рассказать правду. Не признался, значит, не посчитал нужным.

Возможно, то, что произошло со мной, было просто самообманом. Макс мне в любви не признавался. Так что обижаться не на что. Он меня и пальцем не тронул, это я на него вешалась. Поэтому все правильно. Сама напросилась. Поиграли со мной, не изнасиловали, не покалечили, что ж тут такого? Невинная шутка.

Мне надо было думать, прежде чем очертя голову влюбляться в сексуального красавца, о котором я ничего не знала. Наивная провинциальная дурочка. Нет не дурочка, а дремучая дура, надо называть вещи своими именами.

Снова вспомнила, как Макс забрал меня с вечера Дарины. Как переобувал и ругался. И за дело на меня ругался. Тогда мне казалось, он переживал за меня. А потом, когда напали домушники, как Макс лихо их раскидал. Искренне испугался, не пострадала ли я. Как он на меня смотрел! Этот взгляд мне никогда не забыть, как бы я не старалась.

Конечно, Макс не абсолютный злодей. В нем много хорошего, он добрый, внимательный, благородный. Но что это меняет? Он богат как Крез, а я не его поля ягода, это точно. Нищая провинциалка не может быть интересна успешному бизнесмену. Если только как игрушка, на какое-то время. А потом приемся, как и другие его женщины, и надоем. А я не игрушка, я человек. И его деньги мне не нужны. Не это главное в отношениях между людьми.

В дверь постучали, и это отвлекло меня от безрадостных мыслей о моей несчастной любви. Так стучался только Макс, негромко, осторожно. Сердце замерло, а потом бешено забилось. Прошла пара минут, прежде чем оно немного успокоилось. Сколько же мы не виделись? Вечность, не меньше.

Пришло время отпустить прошлое. Посмотрю Максу в глаза и пойму, что все кончено. И больше не буду о нем думать. Никогда.

Осторожный стук повторился. Я решительно открыла высокую дверь. Макс в распахнутом настежь длинном пальто и строгом темно-сером костюме выглядел потрясающе. Аристократ до мозга костей. Благороден, самоуверен, лжив. Немудрено, что женщины от него млеют и тают. Но не я. Внешний лоск меня больше не обманет. В руках великолепный Макс держал сверток.

– Можно? – нерешительно спросил он, потоптавшись на пороге.

– Зачем? – наивно поинтересовалась я, уверенно глядя в его стальные глаза. Он выдержал мой взгляд. Может, на что-то надеялся? Зря.

– Я на минуту. Хочу тебе кое-что отдать, – неловкость нарастала, и Макс это чувствовал.

– Ты мне ничего не должен и мне от тебя ничего не надо, – отрезала я.

– Позволь мне войти, – попросил он. – Я же не кусаюсь.

Я поняла, что он не отстанет, отступила вглубь комнаты, прислонилась к стене и скрестила руки на груди.

– Чего тебе? Не тяни.

– Ты хотела сердце, помнишь? Вот – это сердце для тебя. Я сделал его. Сам. Оно керамическое. Если захочешь, можешь разбить.

Он протянул мне сверток. В этом было что-то трогательное. Все-таки мужчины сродни детям. Я не смогла шваркнуть сверток об пол, хотя и очень хотелось. И мне стало просто любопытно.

– Ладно, потом посмотрю, что ты сваял. Но это ничего не меняет.

Макс слабо улыбнулся. Но я пресекла все его пустые надежды на корню:

– Не меняет, я сказала. Отдал, а теперь иди.

– Оно стучит, – сказал Макс. – Если его потрясти.

Детский сад, честное слово! Я поняла, что уже не так сильно злюсь на него. Неужели меня так просто разжалобить? Нет, нет и еще раз нет!

– Знаешь, Макс, а ты поступил благородно. Когда не воспользовался моей глупостью. А ведь мог. Прямо как Евгений Онегин. «В тот страшный час Вы поступили благородно…» Можешь собой гордиться. Хоть тут меня не обманул.

Я выдержала пронзительный взгляд Макса, шагнула к двери и распахнула ее. Он все понял.

– До свидания, Аня, – тихо сказал он, глядя мне в глаза с отчаянной надеждой.

– Прощай, Макс, – твердо ответила ему.

Дверь со стуком захлопнулась, громко лязгнул замок, и тишина оглушила меня. Словно попала в безвоздушное пространство, где нет звуков. Я прислонилась спиной к прохладной крашеной двери. Хотелось кричать от боли и обиды.