—Слушай, все же хочу спросить, — неожиданно произнес сидевший лицом к дверному проему федерал, — а почему ты на самом деле до сих пор тут живешь?

—В смысле? — удивился я. — А где мне еще жить?

—Почему не перебрался в Сибирь? Смысл торчать в «пятне» без элементарных удобств? Без какого-либо медицинского обслуживания и социального обеспечения?

—Я не живу, я существую. — Пиво развязало язык, но это было в общем-то неважно. — Сам посуди, к чему мертвецу удобства?

—Мертвецу?

—Ну да. Человек — существо социальное. Убей его окружение, убей возможности — убьешь его самого. Студент умер, а помоечнику и здесь хорошо.

—Чушь! — возразил Кузнецов. — Человек — это в первую очередь личность.

—Личность — лишь иллюзия, большей частью зависящая от внешних факторов. — Отхлебнув пива, я приготовился к долгому спору. Люблю поспорить, есть грех. И неважно, о чем и какую позицию отстаивать в общем-то. Хотя сейчас федералу все же удалось задеть меня за живое. — Человек существует в определенном социуме, который и определяет его возможности.

—Почему бы тебе не сменить социум? — предложил опер.

—А зачем? — хмыкнул я. — У меня был определенный круг общения, теперь его нет. Зачем делать вид, будто все можно исправить? Зачем, а? Ничего нельзя вернуть. А те, кто так думают, обычно плохо заканчивают. Одни подсаживаются на наркоту, другие ведут себя настолько неадекватно, что лучше бы просто подсели на наркоту и тихо сдохли.

—Жизнь продолжается.

—Фигня! Нет, я бы мог, конечно, найти себе занятие по душе, да только это была бы лишь форма саморазрушения. Отложенное самоубийство, так сказать. Оно мне надо? А так я существую в мире с самим собой. У меня нет иллюзий. Я остался прежним и не хочу меняться.

—Должна же быть у человека мечта.

—Мечта — это когда есть возможность желаемое осуществить. А когда такой возможности нет — это скорее сродни онанизму.

—И что в этом плохого? — ухмыльнулся Кузнецов.

—Я это перерос, — упрямо заявил я, — когда понял, что, кроме крови, осуществление моей мечты ничего не принесет. Но в принципе понимаю и тех, кто начал убивать, да так и не смог остановиться. Прекрасно понимаю…

—Понимаешь или оправдываешь?

—Некоторых оправдываю, некоторых нет. Все зависит от ситуации.

—Когда человек делает смыслом своей жизни уничтожение других разумных существ — это… — опер замялся, — нездорово.

—Геноцид как признак расстройства психики? — Я допил пиво и покачал головой. — Не стоит обобщать. Если загнать человека в угол и сделать ксенофобию формой его существования, какие могут быть потом к нему претензии? Это закон природы: если чужак несет угрозу, убей его или умри сам.

—Почему-то большинство не пошло на поводу у предрассудков. Нормальным людям хватило ума начать строить новую жизнь, а не пытаться разрушить все, до чего они могут дотянуться.

—Знаешь, — невесело улыбнулся я, — большинству нет никакой разницы, что строить — школы или концлагеря. Тому самому большинству не до политики, ему надо семьи кормить. А уж оправдание можно любому созидательному труду найти.

—Ты оправдываешь нацизм? — внимательно глянул на меня Кузнецов.

—Мы вроде о ксенофобии говорили? — уточнил я.

—А есть разница?

—Ну так! Ксенофобия — это защитный процесс. Отторжение инородного. Ответная реакция, когда начинают ломиться со своим уставом в чужой монастырь.

—А нацизм?

—А нацизм уже форма агрессии.

—Кто бы мог подумать!

—Ну, мне так кажется, — ухмыльнулся я и невольно вздрогнул, когда сгустившийся за окном сумрак прорезала яркая вспышка молнии. В следующий миг окна задрожали от докатившегося до здания грохота, и вскочивший на ноги федерал поспешил оттащить кресло в глубь помещения.

—Это еще что такое? — ошарашенно уставился он на здание напротив, в окнах которого заискрились непонятные огни.

—Молния ударила, — поежился я.

—А с домом что?

—Возмущение энергетического поля или что-то типа того… — Пелена внезапно усилившегося дождя не помешала разглядеть, как посреди проезжей части начало разгораться непонятное свечение, а потом к небу протянулась ослепительная нить электрического разряда. — Теперь понимаешь, почему не стоит в дождь по улицам шляться?

—Теперь понимаю.

—Пойдем, в коридоре переждем. — Я распахнул дверь, но тут же подался обратно. — Не двигайся!

—Что…

—Тихо! — Послышалось едва различимое пощелкивание, а потом мимо кабинета медленно проплыла шаровая молния. — Пронесло…

Беззвучно открывавший и закрывавший рот Кузнецов мотнул головой, в несколько глотков осушил бутылку пива и шепотом спросил:

—И часто тут такое?

—А как думаешь, почему все по подвалам ныкаются? — Я осторожно закрыл дверь и присел на краешек стола. — Неспроста, факт.

—Да уж, неудивительно…

—Дождь вроде стихает, — выглянул я в окно. — Ждем, не дергаемся. Нога у тебя как?

—Уже в порядке, — вновь уселся Кузнецов в кожаное кресло.

—Сгущенку дай, — попросил я и обнажил кинжал.

—Ты есть хочешь? — не на шутку удивился федерал. — Того, что ты съел, на сутки нормальному человеку хватает!

—Не принимает у меня организм ваши химикаты. — Я кинжалом вскрыл банку, отогнул крышку и вытащил из рюкзака ложку. — Вот это другое дело. Натур продукт!

—Вареная, что ли?

—Да нет вроде, — глянул я на этикетку. — Обычная.

—А чего темная такая?

—Долго хранилась, — предположил я. — Да не, нормальная. Не испортилась.

—Слушай, Володя, — Кузнецов как-то непонятно глянул на меня и задумчиво потер подбородок, — а что ты еще про скупщиков рассказать можешь?

—Тебе зачем?

—Да странно просто…

—Обоснуй, — облизнув ложку, попросил я. — Давай колись. Вижу ведь, что есть какой-то интерес в этом.

—Сначала твое мнение услышать хочу.

—Ты мне стучать предлагаешь, ничего не путаю?

—Предлагаю обменяться информацией, — невозмутимо заявил опер.

—А оно мне интересно?

—А разве нет? Мне-то ничего не стоит нужную информацию по своим каналам пробить, а у тебя таких источников нет.

—Ладно, — кивнул я и махнул рукой. — Только скупщик у нас в округе один. Старинов Сергей Данилович. И никаким компроматом на него я не располагаю. Платит не так что бы очень хорошо, но на жизнь хватает.

—Конкурентов у него совсем нет?

—Я же говорю — нет. Кто-то уехал, кого-то подстрелили. До остальных идти далеко.