К ногам беглецов легли их пожитки, даже ножи с резцом. Все, кроме автоматов.

– А наше оружие? – напомнил Михаил. – Чем воевать будем?

– Настоящий партизан должен добыть себе оружие сам. Разоружить врага, к примеру. Этим вы и докажете свою нужность общему делу, преданность Родине, товарищи партизаны.

– Мы уже добыли себе оружие у противника, – напомнил Прохоров. – Требую вернуть его нам.

– Прошлые заслуги не учитываются. Вы сами себя их лишили. Начинаете жизнь и службу рядовыми бойцами с чистого листа. Что из этого получится, время покажет, – безапелляционно заявил товарищ Муса, сдвинул кубанку на самый затылок, обнажив бритый череп, и громко, уже для всех своих людей, добавил: – Поскольку задание, которое я ставил перед личным составом, выполнено, возвращаемся на базу.

Уркаганы оживились, потянулись к выходу с кладбища.

– Всякий мой приказ и вас теперь касается, – напомнил Муса, глядя на пополнение в лице Михаила и Ильи.

Илья послушно поднял вещи и двинулся к воротам, на которых покачивались повешенные полицаи. А вот Прохоров не шелохнулся.

– Как это задание выполнено? – удивился он. – Вы разве не за тем сюда пришли, чтобы найти карателей и уничтожить их?

– Какие каратели? – вскинул Муса густые черные брови, глядевшиеся на его бритой голове чужеродным элементом, этаким архитектурным излишеством.

Михаил поднял руку, указал на деревню, на сожженную церковь.

– Они же село уничтожили. Женщин, детей убили. Людей заживо сожгли… – У Прохорова перехватило дыхание, он уже догадывался, каким будет ответ, картина произошедшего стремительно и неотвратимо складывалась в его голове, как из кусочков мозаики, но он пока боялся поверить в ее реальность.

– Это и было задание, с которым успешно справились мои люди, – спокойно доложил командир партизанского отряда. – Деревня-то – сплошь полицаи. Акция возмездия называется.

Прохоров стоял, даже после такого признания он не мог поверить до конца.

– Привыкай, летчик, – Муса дружески похлопал Прохорова по плечу. – Это в небе все просто, а на земле куда как сложнее. Поговорим еще, я все тебе растолкую. Думаешь, мне сперва легко было? Сваливать нам отсюда надо, а то, как ты говоришь, каратели подоспеют. Тогда висеть нам на кладбищенских воротах рядом с полицаями.

Сказав это, Муса зашагал к воротам, полы его длинного кожаного плаща широко разлетались при каждом шаге. Михаил заскрежетал зубами, хотелось завыть волком. Но что он сейчас мог поделать? Судьба сделала очередной поворот. И следовало его преодолеть. Прохоров закинул вещмешок за спину и двинулся вслед за отрядом.

Он шагал рядом с Фроловым, оба молчали. Случившееся не укладывалось в сознании. Мужчины избегали смотреть друг другу в глаза. Вроде бы эпопея с их побегом подошла к концу. Они добились того, к чему стремились, вышли к «своим», стали бойцами партизанского отряда, им предстояло бороться против врага. Но радости по этому поводу они не испытывали. Мир, в который они рвались всей душой, оказался перевернутым с ног на голову.

Отряд втянулся в лес. На поляне командира поджидали два подозрительных типа с уголовными замашками, они караулили пять возов с награбленным в деревне добром. Подводы доверху были забиты перинами, подушками, одеждой, мешками с картошкой, плетенными из лозы ящиками с зерном, салом, завернутым в полотно, в мешках повизгивали и бились поросята. Связанные за лапы куры хлопали крыльями. У телег мирно стояли привязанные к ним коровы и козы.

– Выдвигаемся, – махнул рукой Муса.

Партизанский отряд, больше похожий на цыганский табор, втянулся в густой лес. Песчаная дорога петляла среди деревьев, вечерело, поскрипывали колеса груженых подвод. Муса отступил в сторону, пропустил телеги, поравнявшись с Прохоровым, пошел рядом, руки держал в карманах кожаного плаща.

– Ты как вроде бы чего-то недопонимаешь, товарищ, надо с тобой разъяснительную работу провести.

– Чего тут не понимать? – неохотно отозвался Михаил. – И так все понятно.

– По глазам вижу, что вопросы у тебя есть. А задавать ты их не хочешь. Если разъяснительной работы не провести, ты себе на них неправильные ответы дашь. Допустить этого нельзя. Боец должен быть уверен в себе и своем командире. Только за правое дело можно бороться до победного конца. Вот пусть и приятель твой послушает, чтобы потом дважды не повторяться, – Муса подозвал Фролова. – Спрашивайте, товарищи. У меня в идеологическом плане секретов нет, только военные. – Выждал, убедился, что на искренность новых бойцов не раскрутил, а потому сменил тактику, спросил: – Что, по вашему мнению, должна делать земля?

Фролов замкнулся в себе, смотрел на дорогу отсутствующим взглядом. Прохоров неохотно втягивался в дискуссию:

– Хлеб родить, людей кормить.

– Это все правильно, но лишь для мирного времени, – обрадовался Муса, подловив Михаила на идеологически неверном ответе. – А сейчас война идет. И находимся мы на временно оккупированной врагом советской территории. Поэтому твой ответ, товарищ, это чистой воды мелкобуржуазное заблуждение. Земля сейчас должна гореть под ногами у оккупантов. А что вы видели? В Крулевщизне, так та деревня называлась, – кивнул он через плечо, – замля горела? Нет. Там одни куркули с кулаками жили – по два коня в хозяйстве, по четыре коровы. Их советская власть от ига польских панов освободила, землей наделила, а они ноль благодарности. Еле в колхоз перед самой войной согнали. Пока самых упертых с семьями на поселение не вывезли, они коллективизацию сознательно саботировали. Как немцы пришли, они хлебом-солью их встретили, в первый же день всю живность и инвентарь общественный по подворьям назад растащили, а колхозных активистов оккупантам выдали. Война идет, а у них свадьбы играют, детей рожают, на танцы вечерами собираются, в церкви службу отправляют. Немцам мясо, молоко, яйца и хлеб исправно сдают. Мало того, четверо мужиков молодых в полицаи пошли. Могу я такое допустить на вверенной партией и правительством под мою ответственность территории? Не могу и не имею права. Если дело на самотек пустить, так все о войне забудут, оружие побросают, личным хозяйством займутся. А кто воевать тогда будет? На Крулевщизну глядя, и в других деревнях в полицаи записываться начали. Отряды самообороны от партизан создали. Пришлось показательно покарать предателей. Теперь каждый задумается, с кем ему по дороге.

– Полицаев, это понятно. А женщин, детей зачем убивать? – тихо спросил Прохоров, даже особо не скрывая своей ненависти к Мусе.

– Думаешь, мне легко это дается? Из-за нехватки личного состава приходится в одном лице и следователем быть, и судьей, и прокурором, и исполнителем приговора, – пожал плечами командир партизан. – Тебе детей жалко, мол, невинные души. Но ты подумай, кем эти дети вырастут, если будут знать, что я их отца повесил? Они же советскую власть люто возненавидят. Зачем врагов плодить? Лучше в зародыше их уничтожить. Профилактика – самый действенный метод. То же и с женщинами. Они же еще детей нарожать могут. Кем их воспитают? Так что все справедливо по военным законам времени. Я же говорю тебе – на земле, это не в небе. Тут голова нужна. Потом еще как-нибудь поспорим, – усмехнулся Муса. – Мужики вы, я вижу, в основном правильные, понятливые, вот только немецкая пропаганда вам немного мозги набекрень сдвинула. У нас они быстро на место встанут.