– Смотри! Смотри!.. Ты видел? – толкал он локтем спутника.

Джап старался казаться невозмутимым. Но то и дело сам ловил себя на том, что ему было необычайно интересно все, что происходило вокруг. Такого радостного возбуждения он не испытывал уже давно. Да, пожалуй, с тех самых пор, как покинул Ур-Курсум. Ему казалось, что он снова стал мальчишкой, знающим все секреты этого города: каждую подворотню, каждую щель в заборе и даже имя каждой собаки, встречающейся на пути. Он не все узнавал, но память срабатывала моментально и говорила: «Ты здесь уже бывал! Бывал множество раз! Вон, видишь ту лавку с золотыми звездами на стенах и легким, порхающим на ветру занавесом при входе? Сейчас там повсюду развешана медная посуда с чеканкой, да и торговец в красной, островерхой шапке тебе незнаком. Но раньше за прилавком стоял толстяк в клетчатом халате, едва сходящемся у него на пузе, и с обмотанной разноцветным полотенцем головой. А перед входом в лавку плотными рядами были развешаны ковры, всех размеров и цветов, от небольших половичков до огромных, способных покрыть пол в танцевальном зале, с самыми разными рисунками, порой настолько причудливыми, что вы с мальчишками подолгу гадали, чем вдохновлялся ткач, придумавший тот или иной орнамент? Внутри лавка была набита коврами, скрученными в рулоны. Из-за этого там царил полумрак, а в воздухе летала пыль, вспыхивающая серебристыми искорками в лучах пронзающего комнату света. Но главным было не это, а то, что, если стрелой ворваться в лавку, так же стремительно пробежать ее насквозь и толкнуть обеими руками заднюю дверь, то окажешься в совсем другой части рынка, неподалеку от верблюжьих загонов, где идет торговля овощами и фруктами. А нырнуть в верблюжий загон – это знали все босоногие обитатели Ур-Курсума – самый лучший способ уйти от погони».

Некоторые воспоминания приходили большими блоками, другие – короткими, отрывочными фрагментами. Но постепенно все они складывались в общую картину. И даже если часть этих воспоминаний были, как нередко случается, ложными, в том, каким помнил Джап свое детство, не было ничего лишнего или противоречивого.

Поездка продолжалась больше часа, но для Пармезана, глазеющего по сторонам с таким видом, будто он совсем не понимал, где он, как тут оказался и что с ним происходит, и Джапа, с головой ушедшего в детские воспоминания, она пролетела, как одно мгновенье.

– А вот и Большая Кухня! – радостно сообщил возница. – Приехали! Что вас интересует? Рынок, игорный клуб, хахахарня или бордель? Хотя, скажу вам прямо, из-за борделя не стоило ехать в Большую Кухню, – возница вытащил трубку изо рта и выпустил огромное облако серого вонючего дыма, в котором на мгновенье будто растворилось его похожее на скалящийся череп лицо. – Лучшие бордели в Отлок-Зуре. Только там они называются магазинами «Пош-Пош». Дурацкое, на мой взгляд, название, но туристам нравится, – возница пожал плечами и снова нырнул в облако табачного дыма. – Понять не могу почему? Вот вы, к примеру, о чем думаете, когда слышите: «Магазин «Пош-Пош»?

– О свиноферме, – не задумываясь, с ходу дал ответ Пармезан. – О большой, просторной свиноферме, с сотней свиноматок, облепленных маленькими розовыми поросятками, – ветроход сладострастно чмокнул губами. – И с отдельным загоном для кабанов.

Возница посмотрел на него странным, много что выражающим взглядом и почесал лысую макушку концом длинного чубука.

– Да, приятель, – изрек он задумчиво. – Если бы ты сидел не под пологом, а рядом со мной, я бы, пожалуй, решил, что тебе в голову напекло. А так, я думаю, у тебя по жизни проблемы.

– Не обращай внимания, – успокоил возницу Джап. – Он все время думает о свиньях.

– Ну, так, может, тогда вам к свиным загонам? – не очень уверенно предложил возница.

Джап в некоторой растерянности глянул по сторонам. Они ехали по узкой, спускающейся вниз улочке, вымощенной круглыми булыжниками. По обеим сторонам тянулись двух- и трехэтажные дома с каменными стенами, оштукатуренными и выкрашенными в блеклые цвета, от грязно-желтого до коричнево-серого. Окна в домах были маленькими, чтобы можно было проветривать комнаты, не впуская в дом уличную духоту. Возле дверей что-то выклевывали из щелей между булыжниками пестрые куры. Из людей на улице можно было увидеть разве что только старух. Будто мумии, с головой завернутые во все черное, сидели они на маленьких лавочках под окнами своих домов. Вокруг – ни кустика, ни деревца, ни травинки.

Это была окраина Большой Кухни. Сразу за домами начиналась портовая зона, сплошь застроенная огромными складами, где и работали большинство жителей этой части пригорода. У пристаней Большой Кухни швартовались города и баркасы, доставляющие не ищущих развлечений туристов, а товары из всех уголков Мира Сибура. Здесь же, на складах, заключались сделки, сулящие кому-то баснословные прибыли, а кому-то пару новых дыр в карманах.

– Ты сам, как я погляжу, не местный? – спросил Джап у возницы.

Тот в ответ рассмеялся так, будто дымом поперхнулся.

– Можно сказать, что уже местный. Больше двадцати лет прошло с тех пор, как я в Ур-Курсуме осел.

– По внешнему виду ты вроде как с Пряных островов, – предположил Джап.

– Верно, – кивнул возница. – Там я родился.

– А в Ур-Курсуме как оказался?

– Да как и все, – отпустив ненадолго руль, возница широко развел руки в стороны. – Прибыл сюда с хозяином. Пряности, разумеется, продавать. Мне тогда только-только двенадцать стукнуло. Вот отец и отправил меня на заработки. Хозяин злой был, как собака, и жадный, как… – возница в задумчивости постучал кончиком чубука по выпирающим изо рта зубам. – Какое животное у нас самое жадное?

– Не знаю, – пожал плечами Джап.

– Может быть, обезьяна? – предположил Пармезан.

– Ну, в общем, понятно, продолжай.

– Поскольку хозяин дюже жадный был, он не захотел платить деньги за склад и охрану. Вместо этого велел своим парням свалить мешки с товарами прямо на пристани, оставил меня их сторожить, а сам с дружками пошел на рынок, торговцев пряностями искать, чтобы, значица, сразу весь товар сбагрить. Вернувшись через несколько часов, они недосчитались трех мешков. Честное слово, я глаз не смыкал! Но народишко-то в Ур-Курсуме ушлый! Вот только это я уже после понял. В общем, подошла ко мне какая-то сердобольная старушка и, глядя на меня, стала причитать о том, какой я маленький да худенький, одна кожа да кости. Спрашивает, должно быть, ты, милок, кушать хочешь? Хочу, говорю, бабуля. А она говорит, сейчас принесу тебе что-нибудь, уж больно мне тебя жалко. И, правда, не обманула, принесла целую миску гуляша. Да еще какого! Вкусного да наваристого. А я ведь и взаправду голодный страшно был. Хозяин кормил плохо – все больше бил. Вот и навалился на бабулькину еду. А пока я ел, местные три мешка с пряностями и умыкнули. – Весело хохотнув, словно речь шла не о его злоключениях, а о ком-то другом, ему совсем незнакомом, возница крутанул головой и воздел чубук к небесам. – Прикиньте, а! Три мешка пряностей за миску гуляша! – Он начертил чубуком в воздухе какой-то знак и, все еще посмеиваясь, снова сунул трубку в рот. – В общем, когда я увидел, что хозяин берет в руку палку, то понял, что он меня за эти три мешка пряностей сейчас убивать станет. А потому, не дожидаясь трагического исхода, дал деру. Что-что, а уж бегать-то я умел! Декаду, пока город, с которым мы прибыли в Ур-Курсум, стоял у причала, я прятался по разным щелям и ел то, что удавалось стащить на базаре. И все бабкин гуляш вспоминал – уж больно вкусный был! А когда город должен был в обратный путь отправляться, я на причал прибежал. Но хозяин, увидав меня, зло ощерился и палку показал, мол, только сунешься на трап – убью! Город ушел, а я остался. А что было делать? Уж лучше в чужом краю, да со своей головой на плечах. Чем я только не занимался, чтобы на жизнь заработать! – Дымящейся трубкой возница очертил круг над головой. – Поэтому я этот город как свои пять пальцев знаю. А два года назад тук-тук купил. Не новый, но все же… Теперь я сам себе хозяин! – с гордостью закончил возница.