Вилен долго не раздумывал. С разбегу он ударил головой в живот лоботряса, подпиравшего дверь телефонной будки. От неожиданности тот упал, и тут же два глухих разрыва обрушили покой, висевший над поселковой площадью. Это разбились два стеклянных сосуда: бутылка портвейна (вывалилась из кармана балбеса) и банка сметаны (выпала из рук Вилена). Не совладав после удара с силой инерции, Вилен последовал за своим противником.

Проехавшись руками вперед по ковру из осколков, он приобрел ужасающий вид.

Обидчики Вики, лишь взглянув на него и собирающуюся толпу, быстро сообразили: нужно удирать. Что они и сделали, не проронив ни слова. Только тот, которого Вилен сбил с ног, выкрикнул, отбежав на приличное расстояние: «Псих! Лечиться надо!»

А Вика уже стояла перед Виленом, промокая его сочившуюся кровь и утирая собственные слезы одним и тем же носовым платочком. Из толпы выплыл еще один носовой платок, и кто-то сказал:

– Ему на станцию, к фельдшеру надо.

Вика, спохватившись, повела Вилена в медпункт, где его раны обработали и смазали зеленкой.

По пути домой она сказала ему с мягким блеском в глазах:

– А ты смелый…

И поцеловала. Да не в щеку, а почти в губы!

Настал его звездный час! Особенно Вилен гордился порезом на щеке (вот почему Вика приложила свой поцелуй в другое место). Но также приятно было и оттого, например, что теперь только за ним могла Вика зайти, направляясь в магазин, и только его она могла позвать к себе смотреть телевизор (который был большой редкостью для дачного быта тех лет). Да, Вика выделяла его из всех.

Ребята же, увидев это, сразу успокоились. Безумства закончились, началась прежняя жизнь. Из которой «счастливчик» Вилен оказался выключен. Потому-то и становилось ему иногда тоскливо. Впрочем, лишь иногда.

Сейчас Вилен не помнил о той тоске. Зато хорошо помнил Студента, приехавшего к родственникам в самом конце лета (решил набраться сил перед последним курсом). Долговязый, важный, скучный – ничего мало-мальски привлекательного.

А Вика стала вдруг растерянной и похорошела необыкновенно, словно что-то в ней подтаяло, и женственность проступила с какой-то истомной полнотой – ярко, волнующе. По вечерам Студент степенно сидел у костра напротив Вики и смотрел на нее блеклыми, круглыми глазами. Остальных же он не замечал. Неприятнейший был тип. Но Вика, очевидно, так не считала, и, когда все ребята расходились по домам, они вдвоем оставались сидеть у догоравшего костра.

Ну а потом Вика исчезла: уехала, ни с кем не попрощавшись. Исчез и Студент. Вилен слышал, как Викина бабушка жаловалась его тете: «Это ж надо?! Я, говорит, замуж выхожу. Я ей: Викуся, тебе же только восемнадцать лет! Да и он что такое? Ни кола, ни двора, в общежитии живет, стипендия одна, да и ту, может, еще не получает. Нет, говорит, все уже решено, и ничего не изменить. Собралась в пять минут и уехала…»

С тех пор Вилен не видел Вику и ничего о ней не слышал.

Удивительная вещь – память! Иной раз бессильна она перед вчерашним днем, а иногда унесет, не спросясь, человека в его давнее прошлое – даже запахи вернет, вмиг перелистает годы, а случается – и целую жизнь. Секунды, минуты или всю ночь напролет – память сама решает, сколько длиться этим путешествиям. Для Вилена все завершилось с последними звуками танца.

Он взглядом проводил Вику в конец зала, где за сдвинутыми столами сидели человек десять – мужчины и женщины разных возрастов, наверно, сослуживцы.

И будто кто-то подтолкнул его встать, чтобы направиться к Вике. Вилен, конечно, понимал, что она, скорее всего, его не узнает, но стало не до размышлений. А ведь прежде, чем приглашать Вику на танец, не мешало бы подумать о возможной реакции усатого Викиного кавалера. Поэтому для Вилена было неожиданностью, когда тот вскочил с места и грозно надвинулся на него.

– Все нормально, Аркадий, – остановила усатого Вика и негромко добавила: Что это ты себе возомнил?!

«Значит, между ними ничего серьезного», – улыбнулась у Вилена душа.

Начался медленный танец. Без слов, одной мелодией звучала какая-то очень знакомая песня-грусть, и так оказалось хорошо плыть в этой музыке, глядя на Вику и думая о ней.

То, как были подведены ее глаза, несколько изменило их форму, но все равно это были те же Викины косульи глаза. Да и во всем она, будто бы изменившись, осталась прежней. Фигурка, хоть и утратила девичью легкость, но не потеряла стройности, только приосанилась, а походка и жесты принадлежали теперь уверенной в себе женщине, и потому в ее движениях стало еще больше изящества, которое всегда – порождение внутренней свободы.

Вика улыбнулась, и от ямочек на щеках лицо ее сделалось до боли знакомым.

– Что это вы так смело разглядываете меня?

И, не дав ему ответить, сказала:

– Раньше я знала одного такого же смелого молодого человека. А звали его…

Она потянулась к его уху и, нахлынув ароматом волос, прошептала:

– Вилен…

– Не может быть! – изумился он.

– Не может быть чего?

– Чтобы ты… вы меня узнали!..

– Но узнала же! И что это ты со мной на «вы»? Очень постарела?

– Нет. Ты и сама знаешь, что прекрасно выглядишь.

– Ну знаю. А тебе трудно комплимент сделать?

– Так ведь я же говорю: ты прекрасно выглядишь. Ты всегда красивой была. И мне очень нравилась. Да и не мне одному. Помнишь?

– Помню, конечно… Ты мне тоже симпатичен был…Ты же мой спаситель! Сколько лет тебе тогда было?

– Двенадцать. А жаль.

– Что жаль?

– Что симпатичен был только потому, что спаситель.

Вика рассмеялась.

– Да я для вас тетей была, а вы для меня дети!

– Все так. Хотя и не совсем так.

У Вики заиграли смешинки в глазах.

– К чему ты, Вилен, клонишь?

– К тому, что я вырос и мне двадцать два года.

– Молодец! И все равно я для тебя взрослая женщина, – строго сказала она, но глаза ее по-прежнему весело блестели. – Ну, расскажи о себе.

– Биография короткая: школа, институт, сейчас в НИИ работаю, младшим научным сотрудником. Сегодня конференция молодых специалистов была. Мы оттуда с ребятами удрали, чтобы премию обмыть. Вон наш столик.

– Ты премию получил?

– Нет, вон тот в красном свитере.

– Ты женат?

– Что ты, я же только институт закончил.

– Ну и что? Некоторые еще студентами семьей обзаводятся…

Вика смолкла, опустив лицо.

– Я все помню, – сказал Вилен. – Не сложилось с ним?