Она кивнула.

– А брат твой как?

– В МГИМО учится, спасибо нашему папе. На последнем курсе. Все у него хорошо.

– Аутебя?

– И у меня тоже. Я вечерний закончила. Работаю тут недалеко. Экономистом. Теперь уже старшим, – поправилась она. – Пришли вот с коллегами мое повышение отметить.

– Ты замужем?

– Нет, но я не одна, – она улыбнулась, – у меня дочь. Ей девять лет.

Танец закончился.

– Если я тебя еще раз приглашу, меня тот усатый, наверно, зарежет.

– Ну, во-первых не зарежет: он все-таки зав. сектором, а не уголовник, и, во-вторых, мне уже пора домой, к дочке.

– Тогда я тебя провожу. Не будешь возражать?

– Не буду.

– А зав. сектором?

– И он тоже. Жди меня у выхода, я скоро.

Вилен кинулся к своему столику:

– Все, мужики, я испаряюсь. Генка, спасибо за угощение.

– Погоди, как тебе удалось с такой женщиной познакомиться?

– Завтра, все завтра… Пока!

Был десятый час вечера, когда вышли они из кафе. К этому времени заложенное облаками небо прояснилось и теперь, глядя на землю желтой луной, лежало в белесых росчерках, словно в следах пороши. И было душно от исхода в открывшуюся высь тепла, накопленного за день. И было чудесно оттого, что это напоминало лето.

Они пешком, неторопливо продвигались к Викиному дому, который находился в паре автобусных остановок; шли расстегнутые, с непокрытой головой, и какой-то славный разговор ни о чем лился сам собою, как тихая течь.

Когда они вошли в подъезд, все оборвалось: Вилен привлек Вику к себе, а она уперлась руками в его грудь и покачала головой.

– Зачем? Так хорошо было…

Вилен отпустил ее. И с обидой спросил:

– Я всегда буду для тебя мальчиком?

– Ну нет, конечно… Не сердись. Ты… очень милый…

Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. Не пресно – по-дружески, – а влажно, сладко. Но коротко. Словно только подразнила юрким язычком.

– Ничего не понимаю, – прошептал изумленный Вилен.

– Я пока тоже… – отозвалась Вика и предложила:

– Хочешь, чаем напою. Только вести себя прилично! Странно, почему-то в подобных обстоятельствах всегда предлагают кофе. От него же не спят, а тут ночь на носу.

– Вот за тем и предлагают, чтобы не спать.

– Тогда это точно не наш случай.

Они поднялись в Викину квартиру. Дочка уже спала.

– Она у меня самостоятельная, – сказала Вика, – сама ложится, сама встает.

– А комнат у тебя две? – не постеснялся спросить Вилен.

– Две, но нам на кухню.

Чаю Вилену не хотелось… Осилив две чашки чаю, Вилен понял, что пора уходить. Уже стоя в дверях, он попытался снова обнять Вику, и она – о, чудо! – вдруг не стала сопротивляться. В этот раз поцелуй был долгим. Вика спохватилась только, когда руки Вилена сделались чересчур смелыми, и забилась, как птица, у него в объятьях.

– Вилен, ты слишком торопишься!

– Тороплюсь? Значит, есть надежда?

– Ну почему же нет? – улыбнулась она. – А теперь иди. Спать пора.

– Я позвоню завтра!

«А голова-то, кажется, уже не болит», – заметил Вилен, подходя к зданию института. Но тут же от этой приятной мысли отвлекся, увидев через стеклянные стены аквариума-вестибюля небывалое скопление народа.

Обычно каждый сотрудник шел через свой турникет, обменивая у вохровца (стрелка военизированной охраны) жетон на пропуск – и никакой толчеи. Сегодня же все проходили через один-единственный турникет, миновав который надлежало еще проследовать мимо какого-то экрана. На выходе из процесса стоял с ручкой и блокнотом вальяжный, крупный, улыбающийся Василий Леонидович Камышев, именуемый, между прочим, в народе Веселинычем.

Вилен пристроился к концу очереди.

Вскоре он увидел Ершова, который, находясь за Камышевым так, что тот не мог его видеть, делал Вилену энергичные жесты. Смысл их угадывался однозначно: не надо, не ходи! «Да как же это? Прогулять что ли?» Вилен покачал головой. Ершов в отчаянии махнул рукой: мол, воля твоя, я тебя предупреждал, но не ушел, а остался ждать.

Когда Вилен проходил мимо матового экрана, тот вспыхнул красным цветом. Веселиныч заулыбался шире прежнего.

– Представьтесь, – сказал он.

Вилен назвал себя.

– Что же это вы, Вилен Игоревич, нетрезвый на работу приходите?

– Я? – изумился Вилен. – Да я абсолютно трезв!

– А вот прибор, – Камышев кивнул на экран, – сигнализирует об обратном. И ошибиться он не может. Между прочим, его ваш же коллега изобрел, молодой специалист. «Стало быть это Генкин прибор… И вот каким образом начальство взяло его на вооружение! Но все это похоже на бред! Какая-то чушь несусветная!»

– Я сейчас объясню… Ну да, вчера вечером я был в кафе, выпивал, но вчера же!

– Объясняться вы будете не здесь. А сейчас проследуйте на свое рабочее место. Вас, когда потребуется, вызовут.

– Ну что, не послушал меня? – протянул, здороваясь, руку Ершов. – Дождался бы, когда они свою ловушку унесут, да прошел бы себе спокойненько.

– Откуда ж я знал?.. Конечно, лучше было опоздать…

И вдруг Вилен рассмеялся:

– А изобретатель наш хренов небось тоже попался?

– Зря надеешься: Генка сегодня в отгуле.

– Ну а ты, у тебя-то должно быть все в порядке: ушел рано, пил немного.

– Ага… Счас… У этого чертового прибора такая чувствительность, что ему и одной молекулы достаточно! Я тоже в списке… А ведь интуиция меня не обманула: получите, дорогие товарищи, сухой закон в отдельно взятом институте.

– Да они там что? Рехнулись?

Ершов оставил реплику Вилена в стороне.

– И будут потом радостно рапортовать наверх… А дальше, сам знаешь, – начнется распространение передового опыта в масштабах города, республики, всей страны!

– Да ладно тебе! Не сгущай краски!

– Ну и наивный же ты человек! Это ж любимое их занятие – порядок наводить… Ладно, пора по рабочим местам, а то еще опоздание до кучи припишут.

Вилен пришел в отдел, сел за свой стол и, уткнувшись в первые попавшиеся под руку бумаги, сделал вид, будто работает. Но все прекрасно понимали, что занят он только одним – ожиданием вызова к начальству, а потому не трогали, оставляя, как перед свершением казни, наедине с самим с собой.

В обед он увиделся с Ершовым и остальными ребятами из вчерашней компании. Те нервничали: