Геринг, естественно, финансирование опять снял. И испытания второй ракеты перенесли на два месяца, затем еще на два. Лишь в апреле сорок второго Дорнбергер доложился об окончании расследования и об изменениях, внесенных в конструкцию. Берлин дал добро на проведение вторых испытаний. И вновь неудача! Отсечь топливо и окислитель не удалось, двигатель вышел на восемьдесят два процента тяги, и ракета ушла со стола. Сильно рыскала по курсу и тангажу, вошла в облачность, и через некоторое время вывалилась оттуда, объятая пламенем. Но в следующий раз снять финансирование не получилось: Гиммлер доложил Гитлеру об успехах своих сотрудников, и что Геринг постоянно их зажимает, мешает довести дело до успеха. И, получив личное благословение фюрера, которому доложили о начале поточного производства ракет V.2 на заводе в Пенемюнде и показали фильм об огневых испытаниях двигателя, успешных, естественно, получили добро на проведение серии испытаний.

Третьего октября ракета полетела и через двести девяносто шесть секунд целой упала в море. Дальность составила сто девяносто километров. Инженерам фон Брауна и компании «Сименс» удалось устранить проблемы начального этапа полета. Впервые в мире был успешно преодолен звуковой барьер и установлен новый рекорд высоты для летательного аппарата. Карин отправила в Центр подробный отчет об испытаниях. Для этого ей пришлось слетать в Стокгольм.

К этому времени Вольфганг обучился в Грисхайме управлять Ме-323, принял эскадрилью в шесть таких машин и подготовил для них восемь экипажей. Основной работой для них стала доставка из Касселя готовых изделий V.1 для проведения испытаний. У Фау-1 капризничал автопилот, и приходилось производить множество пусков, чтобы довести машину до ума. Обеспечивал пуски штаффель бомбардировщиков Не.111, базировавший в Узедоммере и входивший в III/KG 3. Одновременно с этими пусками испытывались легкие и тяжелые парогазовые катапульты Вальтера, работавшие на перекиси водорода и марганцовке. Судя по интенсивности работ в этом направлении, готовился массированный удар по территории Великобритании.

Но больше всего лето-осень сорок второго года запомнились практически полным отсутствием связи с Центром. Ни одного задания оттуда не поступало. Его запросы и доклады оставались без ответа. В начале лета поступило одно распоряжение: дать морально-политическую оценку ситуации в Германии. После получения этой «портянки» Центр глубокомысленно замолчал, «приветов» от матери в виде двухбуквенного кода и поздравлений с днем рождения вновь не пришло, три просьбы разрешить отход остались без ответа.

У Карин началась полоса неприятностей на работе: дома вместе с отцом они разработали достаточно эффективный способ разделения газообразного урана с помощью быстровращающихся сеток из тонколистного никеля, эдакий прообраз будущей газовой центрифуги, но передавать ее нацистам смысла никакого не имело. Непосредственный руководитель работ профессор Ган химически выделил уран-Z и, естественно, считал свой способ основным. Карин спорить с ним не стала и о другом способе просто промолчала. Отто Ган решил сделать из нее новую Мейтнер и даже иногда ее называл Лиззи. Вместе со Штрассманом они пытались повторить в массовом количестве свои опыты с огромной массой металла. Карин занималась получением пяти– и шестифтористого урана, которые передавала Штрассману для дальнейшей работы. Несмотря на то что ни Ган, ни Штрассман не были нацистами, но и к коммунизму они относились не слишком хорошо, и отец, давно знавший обоих, отмел предложение Карин попробовать поговорить с ними. Оба физика готовили бомбу для Адольфа и останавливать свою работу не собирались. Еще один куратор, профессор Гартег, был настоящим наци, и он подключил каналы финансирования к этим работам.

Посмотрев на дела Дорнбергера и фон Брауна, Карин оказалась внутренне не готова продолжать работу в институте, ведь рано или поздно это принесет смертельные плоды. Это настроение долго скрывать не получилось. В середине лета ее непосредственный начальник вызвал ее на разговор, когда обнаружил небрежность в переданных ему образцах UF6.

– Судя по тому, что вы мне передали, процесс ректификации вы прервали раньше времени. Образцы практически испорчены. Чем вы можете объяснить такую невнимательность?

– Выключился свет, и была объявлена воздушная тревога, господин профессор.

– Вы прекрасно знаете, что никто город не бомбит, и эти тревоги – абсолютно безопасны. Мне кажется, что это был лишь повод не исполнить до конца эту работу. Я замечаю, что последнее время вы стали халатнее относиться к нашей работе. Вы что, не понимаете всю важность этих работ?

– Я прекрасно понимаю, для чего это делается, господин профессор, и все чаще меня посещает мысль, что кончится это совершенно плохо.

– Гораздо худшее может произойти тогда, когда наши противники доберутся до этих секретов. Германия – это колыбель цивилизации, мы не можем допустить, чтобы нас уничтожили.

– Для этого мы должны уничтожить других?

– Я этого не говорил. Мне не нравится, дорогая Карин, ваше отношение к работе последнее время.

Отто фон Зюдов, отец Карин, устроил ей выволочку за этот разговор с профессором Ганом.

– Ты не имела права так поступать! Ты – коммунист, и тебя партия послала на эту работу.

– Папа! У них получается разделить уран химически. Медленно, но работа идет. Через три года такими темпами они соберут две-три критические массы. К концу сорок четвертого у Адольфа будет бомба, и он ее применит.

– У них не хватит денег для этого.

– Они используют рабов, на рудниках в Чехии работают военнопленные. Мы достаточно знаем для того, чтобы начать эти работы в другом месте. Почему нас не отзывают отсюда? Для чего мы передаем свои сообщения?

Карин была близка к истерике, но Центр на связь не выходит, немцы рвутся к Волге и на Кавказ, форсировали Дон и подходят к Сталинграду. Геббельс захлебывается от восторгов. А связи нет. Самостоятельный отход невозможен.

Отто позвонил Вольфгангу и попросил его подъехать. Несмотря на занятость, пришлось выкраивать время и нестись во весь опор в Элден, так как тесть произнес фразу тревоги и срочного сбора. Карин заперлась в комнате наверху и не знала о том, что отец вызвал фон Вольфи. Отто в нескольких словах обрисовал ситуацию.

– Я не удивлюсь, если Ган заявит на нее в гестапо, и в этом случае даже Геринг не поможет. Сам понимаешь, пацифизм сейчас не в моде. Но доля истины в ее словах есть. Она действительно не хочет делать бомбу для Гитлера. Надо что-то предпринимать.

– Самый простой способ – обратиться к Эмми Геринг и сказать о сложностях, но валить не на пацифизм, а на опасность для будущих детей. Ведь насколько я понимаю, работа с таким количеством урана далеко не безопасна, и некоторые признаки того, что Карин не совсем здорова, уже появились, еще когда она заканчивала диплом.

– Да, она говорила, что пару раз не совсем корректно были упакованы образцы, присланные из Гамбурга. Там кто-то, видимо, придерживается таких же взглядов, что и она, и не хочет, чтобы бомба родилась в нацистской Германии. К сожалению, вычислить, кто это, у меня не получается. Но все признаки научного саботажа присутствуют. Поэтому Ган и обратил внимание на ее ошибки.