Гибсон покачал головой:

— Ничего подозрительного, насколько мне известно, никакой паранойи. Что касается Огаты, то они даже дружили.

— А пятая участница группы? Люди ее не очень-то любили, как я слышала.

— С Лидией Таракановой бывало сложно, согласен. Но ведь все знали, что она скоро уедет, поэтому в последний момент Тараканова присоединилась к экспедиции, ей просто оказалось по дороге с Косутом и прочими.

— Извините, что вы сказали? — Хэнли принялась тереть пальцами глаза и лицо. — Я теперь быстро отключаюсь.

— Вижу, — отозвался Гибсон. — Пожалуйста, учтите мои рекомендации и чаще общайтесь с людьми. Мы существа социальные, доктор. Кстати, удовлетворять определенные потребности не возбраняется.

— Ладно. Учту.

Хэнли пожелала доктору Гибсону спокойной ночи и удалилась.

Свет на станции был приглушен.

— Какого черта? — подумала она вслух и в тишине прокралась к четвертому корпусу. Тихонько постучала в комнату 1 ЮЗА.

Мгновение спустя дверь отъехала в сторону.

— Доктор Хэнли?

— Не спите?

— Да, все беспокоят мысли… — Джек Нимит посторонился, пропуская ее в комнату. — Итирут, — сказал он по-эскимосски. — Входите.

Черные волосы были стянуты резинкой сзади у шеи. Хэнли постаралась забыть о разнице в возрасте.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он.

— Надеюсь, — отозвалась Хэнли.

Она погасила свет и сняла блузку вместе с нижней рубашкой через голову. Одежда затрещала и осветила разрядами статического электричества обнаженное тело.

Хэнли потянула вверх его пуловер. Джек поднял руки, чтобы облегчить женщине задачу. Его одежда тоже заискрилась в темноте.

Она прикоснулась к гладкой груди Джека, он — к ее спине. Сердца учащенно забились. Хэнли улыбнулась своему желанию и реакции Джека на него. Мужские руки скользнули по нижней части женской груди. Хэнли тихонько вскрикнула, улыбка сменилась выражением восторженного ожидания.

Они поцеловались. Ощущение прикосновения тела к его груди было неописуемо чудесно. Ее соски напряглись. Брюки упали до щиколоток и легли вокруг ступней.

Он провел правой рукой по ее шее и плечу, левой нежно, точно драгоценный дар, поддерживая ее грудь. Затем коснулся ладонью ее лона.

Она жаждала ласк, слияния тел, он тоже. Она, обвив его ногой, принялась плавно раскачиваться вперед-назад. Он придерживал ее за талию.

Они легли на постель. Ведомый, Джек легко проник в Хэнли.

Его движения были размеренны. Медленно, медленно… «Словно крутит педали велосипеда», — мельком подумала Хэнли. Они вместе испускали краткие вздохи, скользили языками по губам, ртам, подбородкам, щекам… Ее глаза привыкли к темноте — теперь она хорошо видела его лицо.

Она обхватила голенями его ягодицы и начала постанывать при каждом его движении. Он становился все настойчивее. Она потянулась рукой туда, где встречались их тела. Он задрожал, когда она начала сгибаться и выгибаться под ним; то было совершенное единение двух разных сущностей, неожиданно обретших друг друга.

Центр добавил Исикаве двух ассистентов и предоставил кушетку для отдыха. Пока Исикава спал, в его кабинет бесшумно входили сотрудники и скотчем приклеивали результаты своих изысканий ко всему, что попадалось на глаза, включая начальника.

Проснувшись, Исикава на миг решил, что очутился в родительском доме: стены и потолок покрывали обои с растительным орнаментом. Воспоминания детства прогнали послания всевозможных форм, цветов и размеров. Записи были сделаны на хорошей писчей бумаге и газетных обрывках, на почтовых карточках и конвертах, на книжных закладках и официальных бланках, на отрывных листках календаря, гербовой бумаге и спичечных картонках… Талон на парковку содержал следующие торопливые каракули:

«Кислород — 12 % в тканях и органах, 13 % в мышцах, 34 % в легких, 41 % в крови».

Исикава собрал бумажки и рассортировал по категориям, чтобы зрительно определить, каково на данный момент наиболее обещающее направление полета мысли. Мягкий бриз с океана поигрывал стопками, рождая удивительно приятный на слух легкий шелест.

Забрезжил рассвет. Исикава посмотрел на часы. В Центре не было ни души. Надеясь, что Хэнли еще не проснулась, Исикава вновь лег на кушетку, повернулся лицом к стене и, выбросив из головы тревожные мысли, скользнул в край сновидений.

Василий Сергеевич Немеров осторожно отодвинулся от спящей жены. Изнуренная сексом, она не шелохнулась.

Какое счастье, что он пал жертвой столь великолепной соблазнительницы! Особо пылкую страсть к супругу Соня испытывала непосредственно перед его выходом в море и сразу по возвращении. Несомненно, французская кровь являлась причиной ее физической неутомимости. Каждый год Соня получала от бабушки из Парижа два письма: на день рождения и на годовщину смерти матери.

Сонин дед, офицер французского флота, погиб в море. Эта жертва во имя Франции даровала Сониной матери уникальное право — венчаться в величественном зале у гробницы Наполеона, и весь народ, исполненный чувства гордости, исполнял роль посаженого отца. Дочь республики вышла замуж за русского эмигранта. Незадолго до Великой Отечественной войны он увез ее с собой в СССР, а несколькими годами позже под дулами трехлинеек умер с патриотической клятвой на устах. Вскоре тиф унес жизнь Сониной матери.

Курсант Василий встретил будущую жену в Ленинграде, в день ее выпуска из Академии молодые поклялись друг другу в верности.

Поначалу все шло из рук вон плохо. Они ссорились каждый божий день. Несмотря на это, они поженились, и разница в характерах как-то сошла на нет. Они возвращали друг друга к жизни — всегда.

Немеров зевнул и откинулся на подушку.

Суда Балтфлота появились преждевременно, посеяв смуту на поверхности. Немерову удалось обогнуть отечественных растяп, а также несколько английских и норвежских кораблей, воспользовавшись какофонией двигателей и наперебой пищащих гидролокаторов.

Он взглянул на жену, тронул прядь волос на ее шее… Соня чуть погрузнела после рождения младшей дочери, но сохранила фигуру и грацию. Расставшись с надеждой заснуть опять, Немеров прикрыл супругу одеялом, облачился на ощупь в темноте в пижаму, вышел на цыпочках из спальни, прикрыл за собой дверь и в английских тапочках прошаркал на кухню. В небе отпечаталась ветвистая молния, вскоре последовал оглушительный раскат грома. Немеров поставил на огонь чайник и отправился проведать дочерей.

Старшая крепко спала. Он остановился у кроватки младшей, вгляделся сквозь перекладины. Девочка лежала с открытыми глазами, в них отражался тусклый утренний свет. Младшая дочь со дня рождения отличалась задумчивостью. Обычно она просыпалась раньше сестры и тихо размышляла о чем-то своем, блуждая взглядом по комнате.