Но его энтузиазм быстро растаял.

Он увидел Конвент в его истинном свете: отвратительная банка с пауками, где все ненавидят всех, интригуют и самым грязным образом оскорбляют друг друга.

Увиденная вблизи, революция оказалась совсем не такой, какой он представлял ее себе дома, вдохновленый безумными теориями Жан-Жака Руссо.

22 августа 1793 года братья и сестра Марата добились тоги, чтобы Симону Эврар официально признали «супругой» журналиста. До ее смерти, последовавшей в 1824 году, Симона носила титул «вдовы Марат»…

Особенно страшил Адама Люкса Марат. Он хотел бы видеть его обезглавленным, равнодушие остальных депутатов по отношению к этой «кровавой жабе» заставляло Адама глубоко страдать.

* * *

Однажды в голову Люкса пришла поистине оригинальная идея. Чтобы нарушить оцепенение, царившее в Конвенте, он решил подняться на трибуну, произнести речь, разоблачающую все скандалы, сотрясающие страну, а потом пустить себе пулю в лоб…

Он немедленно написал письмо Пьетону, чтобы поставить его в известность о своих намерениях:

«Гневное возмущение, которое я питаю против торжества преступлений, и надежда, что моя смерть в этот кризисный момент жизни страны может совершить переворот в умах сограждан, побудили меня пожертвовать жизнью. Может быть, моя смерть будет полезней делу свободы, чем моя бесполезная жизнь».

Потом Адам оповестил о своем решении нескольких близких друзей. Все они весьма рассудительно посоветовали ему отказаться от безумной затеи и попытались доказать, что лишать себя жизни во имя того, чтобы избавить Францию от Марата, просто глупо…

— Ну подумайте сами, — говорили они, — вы-то избавитесь от чудовища, но что будет с нами?

Тогда Адам Люкс решил стать мучеником и опубликовал «Признание французским гражданам», в котором свирепо обрушивался на «сентябристов и предателей, обманывающих народ».

С легким сердцем ждал он теперь, когда за ним придут и бросят в тюрьму или отвезут на гильотину…

Именно в момент этого мучительного ожидания смерти ему сообщили, что Шарлотта Корде убила Марата.

В душе Адама родилось безграничное восхищение женщиной, имевшей мужество «повергнуть дракона».

Люкс вообще был человеком восторженным. Его восхищение быстро переросло в любовь, особенно когда он узнал, что молодая нормандка красива, нежна и необычайно достойна.

В течение нескольких дней единственным его желанием было увидеть девушку. Когда начался процесс над Шарлоттой, он помчался в революционный трибунал и был ослеплен, убедившись, что она красивей, «чем самая красивая девушка его родного города»…

Осужденная удивительно спокойно стояла перед Фукье-Тенвилем.

Адам Люкс слышал, как Фукье ожесточенно спрашивает Шарлотту:

— На что вы надеялись, убивая Марата?

Ответ последовал немедленно, мягкий, но уверенный:

— Вернуть мир моей стране…

У Люкса на глаза навернулись слезы. Председатель суда, не привыкший к такому спокойствию у людей, которых он собирался отправить на гильотину, постарался смутить Шарлотту, допрашивая ее о ноже, о ране и о крови, забрызгавшей всю комнату Марата. Но на лице любимой женщины Адам видел все ту же спокойную удовлетворенность выполненным долгом.

В конце концов председательствующий объявил:

— Удар был нанесен с необыкновенной точностью. Вы, очевидно, очень опытная преступница.

Это обвинение заставило Шарлотту покраснеть от гнева. Она воскликнула, трепеща от негодования:

— Чудовище! Он принимает меня за убийцу…

Эта фраза привела в восторг благородного Адама Люкса…

В день, когда Шарлотту повезли на эшафот, молодой депутат отправился в предместье Сент-Оноре, чтобы в последний раз посмотреть на любимую женщину. Вместе с толпой, оскорблявшей «его ангела», он дошел до площади Революции, провожая Шарлотту на смерть.

Он плакал, глядя, как она, прекрасная и спокойная, идет к гильотине. Ему показалось, что он тоже умирает, когда нож гильотины скользнул вниз…

Обезумев от боли, Адам увидел, как палач поднял голову Шарлотты и свистнул в мертвое лицо, к дикой радости черни, жадной до подобных зрелищ…

Вскрытие обезглавленного тела подтвердило, что она была девственницей.

Вернувшись домой, он решил оскорбить Конвент, опубликовав панегирик Шарлотте Корде и надеясь, что это позволит ему умереть за любимую женщину.

Через несколько дней брошюра увидела свет. Это была не просто защита убийцы Марата, это было признание в любви.

«Шарлотта Корде, благородная душа, несравненная девица! Я не буду говорить о чувствах, которые ты пробудила в сердцах других людей, я расскажу лишь о том, что родилось в моем сердце».

Бросая вызов членам революционного суда, Адам Люкс писал в заключение:

«Если они окажут мне честь, приговорив к гильотине, которую я теперь считаю алтарем, на котором уничтожают жертвы, я прошу этих людей оскорбить и освистать мою голову так же, как они сделали это с Шарлоттой, пусть их людоедская чернь аплодирует этому звериному зрелищу…»

Этот текст был подписан: Адам Люкс, чрезвычайный депутат от Майнца. Тон был таким резким и вызывающим, что депутаты Конвента вначале приняли трактат за шутку. Но, когда стало точно известно, что его автор действительно молодой депутат, был выдан ордер на его арест.

4 июля его отправили в тюрьму.

* * *

Три месяца никто не мог решиться казнить человека, представлявшего Майнц. Чтобы оправдать собственную снисходительность, друзья Робеспьера представляли Адама Люкса безответственным экзальтированным человеком.

В ярости и отчаянии от мысли, что его могут выпустить на свободу, возлюбленный Шарлотты написал Фукье-Тенвилю донос на самого себя, подписав его вымышленным именем…

И тогда он наконец добился желаемого.

2 ноября суд приговорил его к смерти. Как только дебаты окончились, Адам попросил, чтобы его немедленно отвезли на гильотину.

Тележка ждала его во дворе, и он почти бежал к ней.

— Гони как можно быстрее, — сказал он вознице. Потом он одним прыжком взобрался в тележку и всю дорогу от нетерпения стучал кулаком по самодельной скамейке, торопясь воссоединиться с Шарлоттой. Доехав до площади Революции, он с улыбкой расцеловал помощников палача и, как пишет Форстер, «не вошел, а взлетел к гильотине»…

Через несколько минут опьяневший от радости Адам Люкс умер за свою любимую…

Для великой любви даже стены крепости не являются препятствием.