– Что я могу сделать для вас? – спросил Ури.

– Как ты смотришь на выходные в Осло?

– Прошу прощения? – произнес он, совершенно ошеломленный, но не потому, что не понял вопрос, а именно потому, что понял.

Остаток дня я провел, определяя стратегию для первого этапа [переговоров], засыпая Ави вопросами о каждом нюансе нашего подхода, который мы с ним вырабатывали несколько недель. Мы изложили наши цели – как конечные, так и промежуточные – и дали Ури точные инструкции, как действовать на переговорах.

– Когда вернешься, мы решим, что делать дальше, исходя из твоего отчета, – напутствовал я.

Вскоре Ури отправился в Осло и возвратился с обнадеживающими вестями. Абу Ала, главный представитель ООП на переговорах, казалось, стремился к соглашению с нами.

– Я считаю, сейчас мы у самого истока проблемы, – сказал Абу Ала Ури. – Мы поняли, что наш отказ признавать вас не принесет нам свободы, а вы – что контроль над нами не дает вам безопасности. Мы должны жить бок о бок в мире, равенстве и сотрудничестве.

В докладе, позднее представленном мне и Рабину, Ури написал, что, хотя мы знаем о палестинцах всё, похоже, мы ничего не понимаем про них. Я верил, что именно в этом пространстве – в стремлении к более глубокому пониманию и к сопереживанию, несмотря на разделяющую нас пропасть, – мир может укорениться.

В течение лета переговорные группы встречались несколько раз – мне сообщали о прогрессе и ожидали дальнейших указаний. Как и в любых переговорах, были и ожесточенные споры, и прорывы, значимые шаги, за которыми следовали удручающие неудачи. Были времена, когда казалось, что даже этим переговорщикам не под силу выбраться из тупика. Хотя мы продвинулись намного дальше, чем на аналогичных встречах в Вашингтоне, невозможность прийти к соглашению стала бы болезненным провалом.

Но к началу августа 1993 г. мы достигли таких обнадеживающих результатов, что уже на следующей встрече, намеченной на 13 августа, надеялись прийти к Декларации принципов[188]. Через два дня Арафат сказал, что готов подписать декларацию, полагая, что мы успеем выработать окончательные формулировки по нескольким нерешенным вопросам. Обе переговорные группы считали, что мы придем к взаимопониманию; прорыв, о котором мы мечтали, казалось, был совсем рядом, только руку протяни. Услышав эту новость, я всю ночь провел без сна, не в силах замедлить вихри мыслей, носившихся у меня в голове. Так много времени я проводил устремленный в будущее, однако в эти бессонные часы именно прошлое овладело моим разумом. Я вспомнил первую встречу с Бен-Гурионом, когда он дал мне шанс стать частью чего-то большего. Я вспомнил войны и потери, страх и неопределенность, дни голода и беззащитности, сложности нашего выживания. Я думал о Димоне и о том пути, который открыла его сдерживающая сила. Я размышлял об исключительной работе Армии обороны Израиля, о важности нашей военной мощи, без которой этот момент был бы невозможен. И в моей голове снова зазвучали слова Бен-Гуриона: «В Израиле, чтобы быть реалистом, нужно верить в чудеса».

В то утро я пришел на работу с глазами, в которых читалось сильнейшее изнеможение, но ум мой был полон энергии и целиком занят предстоящей работой. Я открыл дверь в свой кабинет, включил свет – и вдруг вздрогнул от криков «Сюрприз!». Небольшая группа сотрудников и близких друзей поджидала меня. Только тогда я вспомнил, что сегодня мне семьдесят.

Это был чудесный момент, исполненный доброты и радушия, особенно если учесть обстоятельства. Рядом были люди, которые усердно работали вместе со мной и завладели большой частью моего сердца. Они разделяли мое страстное желание мечтать и воплощать самые невероятные вещи, они стремились в будущее с тем рвением и сосредоточенностью, которые всегда вызывали у меня бесконечную благодарность. Даже для них переговоры все еще оставались тайной, но я надеялся поделиться с ними хорошими новостями, как только мне представится такая возможность. Тем временем я поблагодарил их за все, что они сделали.

– Я посвятил большую часть своей жизни безопасности, – начал я. – Теперь, когда Израиль силен, мне остается только привести наших молодых людей к миру.

Я покинул вечеринку и отправился к Рабину, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Я полагал, что переговоры на уровне дипломатов среднего звена займут еще много времени и поэтому настало время мне вступить в переговоры в качестве министра иностранных дел.

Я сказал Рабину, что у меня уже запланирована поездка в Скандинавию: меня пригласили с официальным визитом в Швецию и Норвегию. Я предложил использовать это как возможность присоединиться к переговорам, чтобы закрыть ряд нерешенных вопросов. Моя цель – заставить обе группы заключить соглашение до того, как я вернусь домой. Когда тайные переговоры только начались, Рабин хотел, чтобы я избегал непосредственного участия в них, считая, что это может наложить на кабинет – и страну – обязательства вести переговоры, о которых до поры не стоило говорить во всеуслышание. Но теперь, когда мы приблизились к зыбкому, но уже обретающему реальные контуры соглашению, Рабин убедился: пришло время активизировать наши усилия.

Я прибыл в Стокгольм вместе с Ави, вскоре к нам присоединились юридический советник Джоэль Сингер[189], Терье Рёд-Ларсен и министр иностранных дел Норвегии Йохан Йорген Хольст[190]. Идея заключалась в том, чтобы позвонить Абу Ала, сообщить ему, что я в Осло и готов к переговорам, что он и Хольст могли бы стать посредниками между Арафатом и мной. Рёд-Ларсен связался с Абу Ала после часа ночи.

Хольст взял у Рёд-Ларсена телефонную трубку и, сидя рядом со мной, зачитал предлагаемые изменения, большинство из которых представляли собой небольшие уточнения в формулировках и корректировку отдельных фрагментов с целью внести большую ясность. Повесив трубку, он сообщил, что Абу Ала попросил девяносто минут обсудить изменения с Арафатом. Разговор возобновился и продолжался серией коротких телефонных звонков. К 4:30 утра мы сделали то, что многие считали невозможным: пришли к соглашению по Декларации принципов между Израилем и ООП[191]. Мы слышали по телефону, как переговорщики в кабинете Арафата разразились криками и аплодисментами. Овладевшие ими эмоции охватили и всех нас. Это был незабываемый момент.