– Ты шел рядом с отцом, когда убил голубя?

– Нет, – ответил мальчик. – Рядом с отцом идти неинтересно, он если не молится, то ворчит, если не ворчит, то молится. Я люблю идти вместе с воинами, они поют песни, рассказывают интересные истории, а один раз мне дали понести копье, и я нес его долго. В отряде, который охраняет казну, у меня есть друг – десятник Саул. Он на привалах обучает меня военному делу и обещал взять к себе в отряд, когда я вырасту!

– Молодец, не теряешь времени зря! – похвалил Моисей.

– Я скоро вырасту! – продолжил ободренный похвалой мальчик. – Я уже почти могу натянуть тетиву, а с пращой я управляюсь лучше любого воина. Сегодняшнего голубя я сбил с первого же броска!

– Расскажи мне, а как летел этот голубь? – спросил Моисей. – Кружил ли он над воинами и казной или же просто пролетал мимо? Или, может, он спустился и сел на чью-то повозку?

Интерес был обоснованным, потому что во время движения Манасия обычно ехал на коне рядом с казной или же садился в повозку, в которой везли свитки с записями и чистый папирус, счетные доски, запас камышовых палочек для письма и прочие необходимые для ведения счета и записей предметы. При этой повозке денно и нощно состоял особый человек, потому что записи о поступлении ценностей и произведенных тратах не менее важны для казначея, чем сама казна.

– Он сначала пролетел вперед, прямо над моей головой, а потом вернулся, поднялся чуть выше и начал выписывать плавные круги. Тут-то я его и подбил.

– Никто не просил тебя отдать то, что было у голубя? – на всякий случай спросил Моисей.

– Никто даже не заметил, как я его подбил, – мальчик вздохнул, совсем как взрослый, – потому что в этот момент у одной повозки сломалось колесо, и она перевернулась.

«Для взрослых какая-то перевернутая повозка важнее меткого выстрела из пращи», – прочел Моисей на лице мальчика.

Отца мальчика Моисей попросил сохранить произошедшее в тайне. Рувим опечалился и рассказал, что прежде, чем прийти к Элиаву, советовался с соседями и показывал им письмо. Моисей попросил его дать знать, если кто-то будет интересоваться судьбой письма (ничьих имен при этом названо не было), и отпустил.

Аарон долго вертел папирус в руках, даже на свет его разглядывал, а потом смочил палец слюной и потер ту сторону, на которой были точки.

– То невиданное диво, – сказал он, возвращая папирус Моисею. – Нигде и никогда не видел я ничего подобного и не слышал о таком. Но ясно, что это письмо таит в себе что-то недоброе для нас. Мардохей мертв, Нафана убили, к кому же прилетел голубь?

– Он кружил там, где мог быть Манассия, – напомнил Моисей.

– Или же тот, кто отправил голубя, не знал о смерти Нафана или Мардохея, – продолжал размышлять вслух Аарон, не слушая Моисея. – Кстати, брат, где ты планируешь сделать следующую остановку.

– В месте, называемом Рефидим, – ответил Моисей. – Нам невозможно миновать Рефидим, потому что, судя по всему, амалекитяне готовятся напасть на нас там и там действительно самое удобное место для нападения. Если мы пойдем мимо, то растянемся в длинную колонну и станем чересчур уязвимы. Лучше будет, если мы остановимся там в ночь на пятницу и, насколько возможно, подготовимся к обороне.

– С каждым днем мы все дальше отходим от моря, – Аарон прикрыл глаза, словно желая оживить воспоминания, – но чудо, которое явил нам Господь, уничтожив армию фараона, не меркнет и не забывается. Мы можем пройти дальше и еще один день провести в пути. К тому же, насколько мне известно, в Рефидиме нет ни одного источника, и люди, начав мучиться жаждой, снова станут обвинять тебя и меня и требовать возвращения в Египет.

– Хоть один источник, да найдется, – с уверенностью ответил Моисей. – Не бывает так, чтобы равнина подходила к горе и не было бы в том месте источников. Пойти дальше мы не можем, пока не устраним опасность, угрожающую нам от амалекитян, брат мой. Уповая на Господа, я не надеюсь на то, что он всякий раз станет уничтожать врагов наших, не давая им напасть на нас. Мы тоже должны что-то сделать ради нашего спасения и нашего блага. Мы остановимся в Рефидим и будем наготове! Но вернемся к письму. Может ли кто-то прочесть его? Есть ли сради нас такие сведущие люди?

– Не знаю, – пожал плечами Аарон. – Это какое-то очень тайное письмо. Я могу поговорить со старейшинами и спросить зятя нашего Калеба, а также кое-кого из торговцев, которые много странствовали и многое повидали. Вдруг то тайные письмена сидонцев или нубийцев? Я думаю, что лучше мне будет переговорить с каждым в отдельности, чем собирать всех на совет. Мало ли что написано в этом письме. Может, там написано такое, чего людям лучше не знать. Пусть уж тот, кто сможет прочесть, прочтет при мне одном, а я передам тебе. Мне хватит сегодняшнего вечера и завтрашнего дня, чтобы опросить всех…

– Так будет лучше, – согласился Моисей.

Аарон встал, готовясь уйти, но вдруг задержался. Он не садился и ничего не говорил, но по выражению лица его было заметно, что он хочет что-то сказать.

– Говори, что хочешь сказать, – подбодрил брата Моисей.

– Я заговорил о Калебе и вспомнил сестру нашу Мариам, – голос Аарона был тих и говорил он смущенно. – Она недавно приходила ко мне и жаловалась на тебя.

– Мариам обижается на меня обоснованно, – признал Моисей. – Я все время пребываю в делах или в раздумьях и совсем забыл о ней, не навещал ее и не посылал к ней справиться о делах ее. А ведь она – наша старшая сестра, самая уважаемая женщина в нашей семье после матери нашей, и именно ей я обязан своим появлением на свет, ведь это она устыдила отца нашего, когда он перестал делить ложе с матерью. Завтра же исправлю свою оплошность и впредь…

– Не спеши, брат! – предостерег Аарон, поднимая вверх руку. – Не все так хорошо с Мариам.

– Сядь же и расскажи, что с ней! – встревожился Моисей.

Аарон опустился на подушку и поведал:

– Мариам сердится на тебя не из-за того, что ты не уделяешь ей внимания. Наша сестра – умная женщина, и она понимает, насколько ты занят. Печаль ее кроется в другом – она никак не может смириться с тем, что пребывая в стране Куш, ты сошелся там с дочерью правителя и жил с ней…

– Сколько можно вспоминать это?! – вспылил Моисей. – Сколько раз можно возвращаться к тому, что уже не изменить?! Или Мариам больше нечем занять себя?! Я объяснял вам не раз и больше повторять не намерен!

– Мариам считает, что именно в этом кроется причина наших невзгод, – Аарон испытующе посмотрел на брата. – Ты женился на женщине-чужеземке и жил с нею, несмотря на то что ваш брак не был освящен должным образом, и разве это не грех?

– То, что меня принудили к этому браку, ты знаешь! – сердито ответил Моисей. – И то, что я склонял жену мою поверить в нашего Бога и принять наши законы ты тоже знаешь. И то, что я оставил ее, когда понял все ее двуличие и то, что она хочет сделать меня кушитом-идолопоклонником, ты тоже знаешь! Если Мариам охота думать обо мне плохо, то я не могу запретить ей этого. Пусть думает, если хочет!