Тэо моргнул и масштабы изменились. Словно пелена слетела с его глаз. Мрак оказался большим. Он деформировал бывшую великую волшебницу, гротескно растянул ее фигуру и теперь, при желании, в эту разверзнутую полость, в бездну, мог поместиться взрослый человек.

А еще он понял, что все эта паутина, занимавшая пыльный древний холл, растет из спины Нейси, и именно она является основой раскинувшегося плетения.

— Эти… веревки. Для чего они? — Пружина смотрел и думал, что видит бред какого-то умалишенного, а не реальность.

— Не веревки, сиор. Присмотрись, — Мильвио мягко шел вдоль левой стены, постепенно приближаясь к телу.

Тэо подошел к ближайшему тяжу и понял, что черная паутина — лишь тень. Мрак. Густой плотный непроглядный дым.

— Шаутт.

— Скорее просто дыхание той стороны. Не демон. Нечто. Ее дыхание. Без личности. Без памяти. Без желаний. Без целей. Ты не видишь… А ты, незрячая сиора? Ты видишь то же, что вижу я?

— Нити. Тонкие, хрупкие, совсем прозрачные. Золотые, — хриплый шепот Бланки звучал почти гортанно. — Так красиво и так… ненадежно. Очень хочется коснуться их.

— Потому что, если дэво прав, ты часть этого. И я тоже. Перед тобой магия нашего мира. Здесь Шерон, Лавиани, Нэ и Вир, эйвы, уины, гиганты и те, кого вы знаете, как крылатых львов. Вся наша сила забирается «паутиной».

— Не только то, что ты перечислил, — госпожа Эрбет нежно перебирала пальцами по воздуху, словно играла на струнах. — Я помню вот эту. И вот эту. Их песню. Их свет. Это то, что было в Аркусе и то, что утекло из него, когда лопнул купол. Истинная, последняя магия волшебников.

— Оно мертво? — Тэо осмелился встать в двух шагах от тела Нэйси. Его тянуло к этой оболочке. Как запах мяса жареного на углях — страдающего от голода.

— Оно пьяно той силой, что ворует, — Мильвио сохранял удивительное спокойствие.

— И что же нам делать теперь? Бланка?

И в этот момент кто-то с силой толкнул Тэо в спину. Он, не ожидавший этого, все же сгруппировался, однако не удержался и упал в разверзнутую грудную клетку, слыша гневный вскрик госпожи Эрбет.

А потом все закончилось.

Навсегда.

И пришла темнота.

— Что ты наделал?! — Она сама не заметила, как выхватила кинжал, и острие буквально вжалось в морщинистую шею, а затем проткнуло ее, и темная полоска крови рассекла смуглую кожу. — Зачем?!

Рука Мильвио легла на запястье женщины, так, чтобы та не совершила поспешной ошибки.

— Оставь его. Он защищен десятью касаниями. Ты сама наградила служителей Храма этим даром.

— Не я! — оскалилась та. — И, если потребуется, я воткну в него кинжал десять раз! Зачем, Саби?!

— Милосердная вправе убить меня, и эту благость твой след примет со слезами счастья. Но ты так велела нам поступить очень давно. В миг, когда ты скажешь о золотых нитях. Мы помним твои желания и оставляем отпечатки на песке времени, дабы приблизить все, что ты ждешь.

— Чего я жду, безумный фанатик?! Чего?! — Она сама не понимала своей злости, бешенства. Потому что он поступил подло? Не предупредил ее? Ударил в спину человека, которого Бланка могла назвать другом?

Болел один из обезображенных пальцев на руке, она скосила глаза, увидела каплю крови, собирающуюся в ногтевом ложе, и поняла, что сорвала ноготь, когда схватила евнуха за платье из грубой ткани.

— Того, что вернется к тебе, когда все будет кончено, госпожа. Мир и спокойствие. Ты этого так долго ждешь.

Бланка ощутила не только злость, но и бессилие. От того, что беседа с умалишенным не поддается логике. Как бы ты ни пытался его понять. Он мыслит совершенно иными категориями, где смесь книг, фраз, пророчеств — засасывают в бесконечность. Чужие буквы, слова, смыслы, которые лишь приводят в тупик. Или, по меньшей мере, ничего не объясняют.

Она посмотрела на Мильвио, собралась, гася ярость, хотя это стоило ей страшного усилия. Убрала кинжал обратно в ножны, думая, что они тратят бесценное время, беседуя рядом с уснувшим демоном… или что там за тварь… которая способна пробудиться в любой момент.

— Почему Тэо?

— Он асторэ, и это отвлечет пожирателя магии. Займет все его внимание. Чтобы ты смогла добраться до него по дороге, устланной лепестками роз, а не шипами. Ты знала это. Видела. А мы лишь служим, и пророчество сбылось. Я след. И теперь наша очередь войти туда. Я плачу от счастья, что иду рядом с тобою.

По его щеке прокатилась единственная слезинка.

— Полагаю, мне точно придется отправиться туда. Тэо может потребоваться моя помощь. Верю, ты справишься, — произнес Мильвио и, не колеблясь, решительно шагнул во тьму, ухнув куда-то вниз.

— Будь проклят тот день, когда я решила мстить за семью! — зло, сквозь зубы, процедила госпожа Эрбет.

— Однажды милосердная сказала в беседах с первым служителем: кто мы, если бы не наша семья? Лишь одинокие песчинки, подхваченные ветром и влекомые по воле шауттов.

Бланка не стала отвечать.

Следовало сделать то, для чего она здесь. Мильвио в нее верил, а она до сих пор — нет. Боялась, что потерпит неудачу.

И все еще подспудно ожидала, что потеряет себя.

— Мира и спокойствия, — прошептала она, стоя перед Нейси. — Ну, раз я этого так жажду, то надо приложить немного усилий.

Глава 11. Кровь на клинке

Каждый из нас знает, что наш путь конечен. Мы идем по жизни через тернии испытаний, что обдирают нашу одежду, а потом и плоть. Это естественный процесс жизни. Воля Шестерых. Их испытание для людей, через которое им самим пришлось пройти первыми.

Каждый из нас знает, что путь конечен, но счастлив тот, кто, умирая, убежден, что проделал этот долгий тернистый путь не зря.

Таувин с гербом сойки

Солнце клонилось к закату.

Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и светило лишь пустоте. Бесконечным нитям, прядильному станку вечности.

Золотые нити начинались в одном мире, тянулись через этот и уходили в следующий, стремительно темнея. Если смотреть через них на солнечный шар, то он дробился на тысячи осколков, мертвых, бесполезных, совершенно холодных.

Не было больше солнца на небе. Лишь луна, и ее холодный свет порождал живые тени. Те дышали, шевелились, ползли по странным рваным траекториям, обтекая ботинки с осторожностью змей, избегающих рассыпавшихся по земле углей.

Они не видели ее, но ощущали нечто, что заставляло менять свой путь.

Бланку смущали нити. И манили. Столь притягательны они были, что хотелось коснуться их, плести,